Каллаган не ожидал, что профсоюзы откажутся сотрудничать с лейбористским правительством, так как при прежних министрах-лейбористах по большей части сохранялись партнерские отношения. Но на этот раз глава крупнейшего профсоюза, Союза рабочих транспорта и промышленности, объявил премьер-министру: «Кто вы такой, чтобы заявлять мне, что члены моего профсоюза не могут получить повышение, которого я для них добился?»
Началось все незадолго до Рождества 1978 года. Рабочие британского филиала Ford выдвинули требование повышения зарплаты на 30 %, аргументируя это тем, что у фирмы большие прибыли, а ее директор назначил себе прибавку на следующий год не 5 %, а 80 %. Последовала девятинедельная забастовка, в ходе которой компания несла убытки. В конце концов Ford согласился на прибавку в 17 %, после чего рабочие Vauxhall Motors стали требовать себе такую же прибавку, более чем втрое превышавшую порог, определенный правительством.
Каллаган решил наказать за отступление от правительственных директив не профсоюз, а фирму: отказать в государственных заказах и гарантиях экспортных кредитов. Но для этого требовалось решение парламента. Выяснилось, что левое крыло лейбористов, тоже выступавшее против пятипроцентного потолка, не поддержало голосами санкции против Ford. А когда после забастовки на химическом предприятии British Oxygen рабочие тоже добились увеличения зарплаты, преодолев правительственный потолок, стало очевидно: правительство не в состоянии обеспечить выполнение своих решений в частном секторе экономики. Эстафету принял государственный сектор, начиная с технических работников Британской вещательной корпорации (ВВС). За ними последовали забастовки и пикеты водителей бензовозов и грузовых автомобилей, водителей скорой помощи, работников системы канализации, муниципальных работников. По стране то поочередно, то одновременно были закрыты отделения почты, пожарные станции, не убирался мусор, не работали даже грузчики в больницах (в том числе в детском Great Ormond Street Hospital в Лондоне, в управляющем совете которого была супруга премьер-министра). Одна из площадей в центре Лондона — Лейстер-сквер, в квартале от Трафальгарской площади и Колонны Нельсона, была сплошь завалена мешками с гниющим мусором на высоту в рост человека. Бастовали гробокопатели, не было возможности хоронить умерших. Кульминацией стал так называемый «день действия» в январе 1979 года, когда бастовало полтора миллиона работников государственного сектора.
Правительство призвало на помощь вооруженные силы. Армейские военнослужащие становились водителями пожарных машин, матросы и летчики убирали мусор на улицах и площадях. Именно с этой «зимы недовольства», так до сих пор называют зиму 1978–1979 годов, британцы с огромным уважением относятся к своим вооруженным силам.
Каллаган тогда присутствовал на конференции по ограничению ядерного вооружения на одном из островов в Вест-Индии. И в глазах британцев он пострадал от того, насколько его фотографии на фоне ясного безоблачного неба и лазурного океана контрастировали с окружавшей читателей мрачностью морозной зимы и улицами, покрытыми мусором. На конференции в аэропорту по возвращении с переговоров он, не распознав настроение общества, высказался в том плане, что ситуация не настолько плоха, как ее представляют журналисты. На следующий день выходящая огромным тиражом газета The Sun вышла с заголовком: «Кризис? Какой кризис?» Если повторить эту фразу британцам, они тут же скажут, к какому конкретному моменту их истории она относится.
Взяв инициативу на себя и не заручившись предварительной поддержкой теневого кабинета, Маргарет Тэтчер 7 января 1979 года выступила с требованием радикальной реформы профессиональных союзов. Чтобы предотвратить обвинения в безответственности, через девять дней в своей речи в парламенте она предложила правительству сотрудничество и поддержку при условии, что профсоюзы будут реформированы. Но Каллаган, построивший политическую карьеру на сотрудничестве с профсоюзами, не мог с этим согласиться. У консерваторов, таким образом, были развязаны руки — и они завоевали в этом вопросе моральное превосходство.
Память о «зиме недовольства» помогла консерваторам выиграть всеобщие выборы в парламент четырежды, и только в 1997 году о ней подзабыли достаточно, чтобы британцы решились допустить лейбористов к кормилу государства. Тем не менее до сих пор, более чем сорок лет спустя, этот эпизод вспоминают как пример того, к чему может привести страну политика левых.
Неожиданный удар нанесла по лейбористам их политика деволюции, то есть предоставления Шотландии и Уэльсу возможности иметь собственные представительские органы. Частично это была попытка сдержать растущее в Шотландии влияние Шотландской национальной партии. В 1970-е годы в Северном море были открыты месторождения нефти, и шотландские националисты строили свою кампанию независимости на лозунге «Это наша нефть!» На выборах в октябре 1974 года националисты получили треть голосов избирателей и 11 из 71 шотландских парламентских депутатских мандатов. В обеих странах 1 марта 1979 года прошли референдумы с вопросом, желает ли население создания у себя собственных законодательных собраний. В Уэльсе это предложение поддержал лишь каждый пятый из проголосовавших. В Шотландии «за» проголосовало незначительное большинство (52,9 %), но оно составляло лишь 33 % от общего числа избирателей, а по условиям референдума требовалась поддержка более 40 %. Поскольку деволюции на этот раз не случилось (до нее пришлось ждать чуть более двадцати лет), шотландские и уэльские националисты отказали в поддержке правительству Каллагана, которому для большинства в парламенте не хватало голосов собственной партии. Ночью с 28 на 29 марта 1979 года при голосовании в парламенте по вопросу о доверии правительству Каллагану не хватило единственного голоса «за». Новые всеобщие выборы были назначены на 3 мая 1979 года.
Задачей Маргарет Тэтчер на предстоящих выборах было убедить страну, что ей можно доверить пост премьер-министра в столь сложной ситуации. Опросы в начале избирательной кампании давали 14-процентное преимущество тори, хотя уровень личной поддержки Тэтчер до самых выборов был ниже, чем у ее соперника. Лейбористы яростно бросились исправлять ситуацию, но Тэтчер была весьма эффективной, пусть она и демонстрировала сильный темперамент в ходе кампании. Она могла отыскать слова, находившие отклик у людей: «У нас была опустошительная зима забастовок в промышленности, возможно, худшая на памяти живущих, и уж точно на моей памяти. Мы были свидетелями, как больных не пускали в больницы. Мы видели, как люди не могли похоронить покойных родственников. Мы были свидетелями, как детей фактически не допускали в школы. Мы наблюдали, что страна отдана на произвол вторичных пикетов, стачкомов, и мы видели, как правительство, похоже, не имело никакой возможности справиться с этим. Я думаю, в глубине души мы все знаем, что настало время перемен».
Предвыборный манифест Консервативной партии содержал мало конкретных обещаний. Поддержка свободного предпринимательства, снижение налоговых ставок, снижение государственных расходов и контроль денежной массы там присутствовали, но не было открытой оппозиции к политике сдерживания зарплат, не было обещаний реформирования профессиональных союзов и не упоминалась приватизация либо национализация. Однако термин «тэтчеризм» появился уже тогда, в январе 1979 года, на страницах журнала с красноречивым названием «Марксизм сегодня».
