Из-за чего я так нервничала?
И вот теперь меня здесь фотографируют для обложки EW.
Еще одна картина на стену.
– Думаю, пора, – говорит мне Кэти, снимая салфетки, заправленные за ворот моего вечернего платья, и пятится прочь.
И передо мной вырастает Джеймс. На плече у него камера, я вижу еще две или три камеры на тележке, готовые к использованию.
У Джеймса дружелюбное, открытое лицо. Он сразу же мне нравится. Он тянется ко мне, берет мои руки в свои и смотрит на меня. Я позволяю телу расслабиться, ловлю его взгляд. Я достаточно знаю о фотосъемках, чтобы понимать, что мне нужно быть сейчас в этой студии с Джеймсом. И больше нигде. И больше ни с кем.
– Вы готовы? – спрашивает он.
Я делаю глубокий вдох.
Готова ли я?
Готова ли?
Делаю еще один глубокий вдох и смотрю на Джеймса.
– Да, – отвечаю. – Да, я готова.
Джеймс широко улыбается. Пожимает мне руку и утешающе подмигивает.
– Давайте сделаем это, – говорит он и отходит в сторону, чтобы взять очередную камеру.
Накануне я пыталась объяснить Делорс всю значимость того, что она сделала для меня в то утро Дня благодарения полтора года назад. Я пыталась поблагодарить ее, пыталась объяснить, что она изменила мою жизнь. Что она спасла мне жизнь. Пока я говорила, Делорс не отрываясь смотрела на меня, склонив голову набок. Она терпеливо ждала, но ее лицо демонстрировало, насколько нелепыми она считает мои слова.
– Шонда, – промолвила она, когда я наконец остановилась. – Я ничего не сделала. Всю работу проделала ты. Это было словно…
Тут Делорс умолкла. Она часто делает долгие паузы, которые действуют как эпические клиффхэнгеры
[59], когда обсуждаешь с ней важные темы. Она встала, подошла к холодильнику и копалась в нем, пока не нашла персик. Вымыла его. Обтерла. Я не шучу.
– …словно тебе нужно было разрешение, – наконец договорила она. Потом пожала плечами. – Я твоя старшая сестра. Я дала тебе разрешение. Подумаешь, большое дело!
Я кивнула. И уже собиралась выйти из комнаты, когда она снова заговорила.
– Я невероятно горжусь тобой, – тихо сказала она. – Ты была такой безрадостной. Ты только и делала, что спала. Буквально. И метафорически. Ты спала. Меня это беспокоило. Жизнь коротка. А твоя казалась очень-очень короткой. Но теперь ты совершенно преобразилась. Ты живая. Ты живешь. Некоторые люди никогда этого не делают.
А потом она перекинула через плечо сумочку и вышла из моей кухни.
Вот такая у меня сестра.
Единственное, что я поняла, – это что я НИЧЕГО не знаю. Если бы кто-то сказал мне в то утро Дня благодарения в 2013 году, что я сегодня буду совершенно другим человеком, я рассмеялась бы шутнику в лицо. И все же… вот она я.
Стала на сто двадцать семь фунтов стройнее.
Стала на несколько неприятных людей легче.
Ближе к своей семье.
Лучше как мать.
Лучше как друг.
Счастливее как начальница.
Сильнее как лидер.
Креативнее как писатель.
Честнее как человек – и с собой, и со всеми остальными в моей жизни. Более склонная к приключениям. Более открытая. Более смелая. И более добрая. К другим. Но и к себе тоже. Я больше не терплю жестокости, с которой прежде обращалась сама с собой.
Дверь кладовки распахнута. Я вышла из нее, чтобы быть среди живых.
Карабкаться на очередную гору.
Искать очередную панораму.
Развешивать на стенах одну картину за другой.
Мне в лицо дует теплым воздухом фен. Из колонок на потолке гремит Бейонсе. Джеймс меня фотографирует. Вся его команда собралась вокруг, все глаза следят за каждым моим движением. Они поглядывают на меня, корректируя свет. Корректируя фокус. Я слишком занята выплясыванием, чтобы стесняться.
Один жест Джеймса – и внезапно один из его шкафоподобных парней оказывается рядом со мной. Ставит на пол другой ящик из-под яблок, побольше размером. Протягивает руку и помогает мне, когда я на него взбираюсь. Я смотрю на Джеймса. Он жестом показывает, чтобы на время приглушили громкость музыки. Потом дает мне указания, как встать в позу.
– Шаг вперед. Поверните голову, чуть-чуть. Кстати, я не хочу, чтобы вы выглядели скованной или словно вам не нравится… Вот, так очень хорошо… Но ощущаете ли вы теплый воздух на лице? Мне нужно, чтобы вы постоянно его ощущали.
Я киваю.
Джеймс указывает на кого-то пальцем, Бейонсе возвращается, он делает снимок за снимком, и я танцую. Я «без ума от любви», а потом «пьяна любовью», а потом «правлю миром»
[60]. И пока я это делаю, пока я выплясываю, я смотрю на всех сверху вниз со своего места на вершине маленького холмика из яблочных ящиков. Кэти там, внизу, пляшет вместе со мной, и все улыбаются, и вся студия – сплошная волна энергии. Я поднимаю руки, запускаю пальцы в волосы и поворачиваюсь, подставляя лицо теплу и свету.
«Я на своей собственной горе, стою под своим собственным солнцем», – думаю я про себя.
Джеймс придвигается, фотографируя мое лицо крупным планом, как раз когда я взрываюсь хохотом при этой мысли.
И Джеймс и ребята вокруг отвечают мне смехом. Камера не переставая снимает. Королева Бей не перестает петь.
Джеймс улыбается, бросает взгляд на монитор.
– Ты прекрасна! – кричит он мне.
Ты прекрасна.
Джеймс заявляет это как всем известный факт. Он выкрикивает это в голос. И потому я решаю не перечить ему. Я решаю верить ему. Джеймс – явно не дурак. Джеймс знает, о чем говорит.
– Да, – шепчу я себе, – я прекрасна.
Джеймс смотрит на меня.
– Ты еще на что-то способна?
Я широко улыбаюсь.
– ДА!
Джеймс тут же поднимает камеру, снова включает, делая одно фото за другим.
– Продолжай танцевать, – командует он. – Ты не поверишь, что я сейчас вижу!
И я выплясываю. Я выплясываю на своей горе, под своим солнцем, словно от этого зависит моя жизнь. Потому что так и есть.
