Но краткий миг меня так и подмывает сбежать. Я даже задумываюсь. Может быть. Может быть, просто развернусь и сбегу.
Да. Можно написать об этом главу.
«Да» – бегству.
От этой мысли я фыркаю. Заслышав мое фырканье, Кэти хмурится, глядя на меня.
– Прекрати!
Кэти – гений макияжа, и в настоящий момент она пытается позаботиться о том, чтобы мои глаза выглядели идеально. Так что, говоря «прекрати», она подает команду вполне обоснованно. На самом деле она говорит: «Если будешь смеяться, то будешь трястись, а если будешь трястись, то эта длинная острая штука, которую я подношу к твоему глазу, ткнет тебя в глазное яблоко, и ты больше никогда не будешь смеяться».
Я знаю это, потому что мы уже очень долго работаем вместе – не один год. У нас есть кодовое слово.
Я вздыхаю, глядя на нее. Ностальгически. Благоговейно.
– Нет, ты можешь поверить?..
Я имею в виду вот это. Где мы находимся. Что мы делаем. Журнальную обложку. Я имею в виду саму мысль о том, что год назад это казалось бы смехотворным.
Она широко улыбается мне. Кэти и мой стилист по прическам, Верлен, занимали места в первом ряду, пока все к этому шло. В мои первые, самые неуверенные дни этого испытания они подбадривали меня и напоминали, что год «Да» – хорошая идея. Они видели меня раздетой догола, они видели меня уязвимой. Они знают каждую мою морщинку, каждый седой волосок и изъян. Перед каждым интервью, появлением на публике или фотосъемкой мои глаза отыскивают их и ждут легчайшего кивка одобрения, который означает, что я выгляжу хорошо, что можно без опаски продолжать. Они вместе со стилистом Даной – моя глам-команда «вместе до смерти».
Кэти улыбается мне во весь рот, сияет. С теплотой.
– После той недели, которая у тебя выдалась? – говорит она. – Да, Шонда. Я могу в это поверить.
Это была необычная неделя необычного года. Неделя, когда новые портреты находили причитающиеся им по праву места на стенах моего сознания.
В прошлый понедельник я стояла в кабинке звукозаписи и должна была перевоплотиться в статую.
Буквально.
Власти Чикаго попросили разных писателей написать заметки о разных произведениях искусства, имеющихся в этом городе. Эти написанные заметки предстояло записать как аудиофайлы, доступные в цифровом виде любому человеку со смартфоном. Мне досталась скульптура Миро «Солнце, луна и одна звезда». Нескладная, напоминающая колокол структура тридцати девяти футов высотой, с вилкой вместо головы, эта штука стоит в «Брунсвик-Плаза». Сразу после установки она была объявлена уродской и желчно осмеяна, но с тех пор ее успели полюбить, и теперь она известна под ласковым прозвищем «Мисс Чикаго».
Я написала монолог, подаривший «Мисс Чикаго» стеснительную, непривлекательную женскую личность, которая постепенно собирается с силами и духом. Я стояла в кабинке, чтобы записать этот монолог для публики. Я была там, чтобы стать голосом «Мисс Чикаго». Этот момент застыл для меня во времени навсегда – маленький, но значимый портрет на моей стене. Стоя там, одна перед микрофоном, выговаривая слова, написанные мною для этой статуи, я должна была делать паузы, чтобы успокоиться. Необходимость произносить вслух, делать своими некоторые строки, которые я с такой легкостью приписала статуе, неожиданно растрогала меня.
«Я иная. Я – оригинал. Как все прочие, я здесь для того, чтобы занять пространство во вселенной. Я делаю это с гордостью».
Во вторник внутри моей головы появилась новая картина. Я снова оказалась в отеле «Беверли Хилтон» на TCA. ABC завершала свою презентацию, устроив для критиков дискуссию с представителями TGIT. Мы с Виолой, Керри, Эллен и другими продюсерами делали дурашливые селфи, прежде чем выйти на сцену. Я была в ярком желтовато-зеленом платье от Оскара де ла Ренты и сидела в самом центре. Не могу сказать, как долго длилось заседание. У меня никогда не получается следить за временем на таких мероприятиях. Но могу сказать, что я была разговорчива. Могу сказать, что ощущение было скорее как от моей гостиной, чем как от пожарной команды на вызове.
Кто-то спросил, кто будет играть меня в фильме о моей жизни – вопрос, который до сих пор заставляет меня хохотать от ужаса. На коктейль-пати тем же вечером журналисты один за другим подходили ко мне, чтобы задать вопросы о моих программах, а потом наклонялись поближе и говорили что-то вроде:
– Знаете, я впервые увидел, как вы улыбались на сцене.
– Если бы я только знала ваш секрет…
– Вы в этом году… иная.
Первая. Единственная. Иная.
Да.
Да, я такая.
В прошлую пятницу я ехала по калифорнийскому побережью к «Земле Обетованной». Так называется дом Опры. Вот как будто вы этого не знали! Это все равно что не знать, что Белый дом называется Белым домом.
Я была приглашена в «Землю Обетованную», чтобы сняться в одном из эпизодов кабельного сериала Опры Уинфри Super Soul Sunday.
Я сидела и давала интервью Опре. И выжила.
И не просто выжила.
Если вы позвоните мне и спросите: «Эй, Шонда, как это было – давать интервью Опре?»
Хороший вопрос.
Я рада, что вы его задали.
Устраивайтесь поудобнее, и я расскажу вам об этом все.
ПОТОМУ ЧТО Я С АБСОЛЮТНОЙ ЧЕТКОСТЬЮ ПОМНЮ КАЖДУЮ ДЕТАЛЬ.
Я помню это ощущение. Я там присутствовала. Моя душа не покинула тело, готовясь к неминуемой смерти.
Я была расслаблена. Мне было комфортно. Не было никаких нервов. Интервью доставило мне чистое удовольствие.
Вы меня услышали.
Я откровенно, честно, взаправду, воистину получала удовольствие, давая это интервью.
Славная большая картина маслом вывесилась на стену моего сознания и там и останется навсегда.
Не только потому, что Опра была великолепна. Опра, несомненно, является лучшей ведущей ток-шоу на планете, она невероятно умна, проницательна и добра. И она таки была великолепна. Но мы ведь уже постановили, что великолепна она всегда. И все же, случись это до наступления года «Да», прежняя Шонда пережила бы ядерную паническую атаку, которая привела бы к полной амнезии.
Опра всегда будет восхитительна в этом сценарии.
Вся разница заключалась во мне.
На мне не было доспехов. Мне нечего было прятать. Я ни о чем не беспокоилась.
Я была… бесстрашна.
Итак, у нас состоялась беседа. Мы болтали. Мы разговаривали.
Чего я всегда так боялась?
От чего я защищалась?
