Я делаю это до сих пор.
Прямо сейчас.
Я понятия не имею, какова Пэм на самом деле. Потому что… все до единого качества, которые я упоминала в прошлом, говоря о ней, – это всего лишь рельсы, уложенные мною. Посиделки у костра.
Я плету небылицы и тем зарабатываю на жизнь.
Я придумала Пэм.
Роль Пэм играет кто-то по имени Пэм.
Я потратила не один год на дружбу – прекрасную, совершенно изумительную дружбу – с человеком, который является лишь заменой плода моего воображения.
Сижу. Осознаю, что состою в дружеских отношениях с воображаемой реальностью.
Я даже не уверена, что мне нравится эта настоящая Пэм.
Я даже не думаю, что знаю Пэм. Она была просто…
– Аватаркой, – подсказывает Скотт. – Она была аватаркой.
Да!
Я расстроилась. Еще сильнее я расстраиваюсь, когда это случается уже со вторым человеком из моего списка – назовем его… Кеном? Я могла бы подробно рассказать о Кене, но… Второй куплет? Такой же, как и первый. В этом все дело: нет необходимости детально рассказывать, что произошло с Кеном, потому что, в сущности, это та же самая история.
Кружок «вместе до смерти» находит эту тему увлекательной. Мы не можем перестать обсуждать ее.
– Неужели я просто переписывала личности людей, чтобы они были лучше, чем настоящие люди? Создавала их, чтобы они служили той цели, которая мне была нужна? – ахаю я. – О боже мой, неужели я заваливала проблемы не только едой, но и персонажами?
В ту ночь я не могу уснуть.
Я видела то, что хотела видеть. И сейчас – как и в случае с едой, теперь мне это ясно, – я больше не считаю нормальным просто плюхнуть порцию вымысла поверх реальности людей, присутствующих в моей жизни.
И дело даже не в том, что мне это больше не кажется нормальным.
Я больше не способна делать это. Даже если бы захотела.
Теперь, увидев это, я не могу это развидеть. Все кристально ясно. Я снова осталась с глупыми эльфами Санты. И мне не нравятся Неуклюжий и Дерганый. Я не хочу видеть их в своем доме.
Я в печали. Я скорблю. Я сознаю, что теряю не только Кристину. Я теряю Пэм и Кена. Три придуманных друга уходят. Теперь, когда я вижу за кулисами Шонду, теперь, когда я вижу уложенные рельсы, я больше не вижу свою Пэм и своего Кена. Я просто вижу, как по планете бродят люди, которые похожи на них. Мои Пэм и Кен мертвы. Воистину мертвы. Я не могу их вернуть. Эта утрата болезненна.
Что ж, по крайней мере, у меня еще есть немного времени с Кристиной.
У нас с Сандрой сложились глубоко личные, странно переплетенные, интимные, холодноватые, близкие, далекие, яркие отношения. Единственный род отношений, возможный для двух людей, настолько эмоциональных, как мы, настолько психологически любопытных, как мы, и настолько творческих, как мы, когда мы проводили вместе эти десять лет как две половинки одного человека. Мы словно близкие родственницы. Я вижу ее – и кажется, будто времени не прошло нисколько. Мы плачем вместе, мы смеемся вместе, мы поверяем друг другу мрачные тайны. Мы сидим в ресторанах и шепчемся на языке, который можно переводить только в контексте этого уникального общего опыта. Это было серьезно – и таковым остается.
Вымышленный персонаж, который создали Сандра и я, – фигура прекрасная и устрашающая. Выставьте Кристину против любого реального человека – и никакого состязания не будет. Ни у кого нет ни единого шанса. Это несправедливо и ужасно. И это не может быть мерилом для реального человеческого существа.
И все же. Какая, черт возьми, разница?!
Она – цель. Она – свобода.
Потому-то я ее и создала. И, думается мне, потому-то ее создала Сандра. Для меня она была не только тем, что я воображала. Она была тем, что было мне нужно.
Я с благодарностью слышу от множества женщин, что Кристина была тем, что нужно и им тоже. Я не одинока.
Как-то раз я сказала кому-то, что Кристина – одна из моих ближайших подруг. Моя собеседница чуточку расстроилась.
– Кристина – ближайшая подруга всей Америки, – наставительно сказала она. – Ты ведешь себя так, будто в тебе есть нечто особенное.
Я терпеливо киваю.
– Да, я знаю, что она – ближайшая подруга всей Америки. Но я – та, кому приходится писать слова, которые говорит наша ближайшая подруга, и решать, что она делает и куда идет.
Погодите-ка, я что же, все еще в кладовке? Похоже, что да.
Я травлю байки и тем зарабатываю на жизнь. Да.
Но на самом деле я травлю байки, чтобы жить.
Чтобы жить. Чтобы не переставать жить.
Время, проведенное с Кристиной, каким-то образом спасало меня.
Кристина Янг воздевала свой меч и отсекала головы всех демонов на моем пути. Позволяя мне чувствовать себя в безопасности. Защищая меня. Она первой испытывала все способы, какими можно было убить каждого демона. Она по любому пути шла первой, она первой испытывала любое оружие, она первой пробовала всякий заковыристый маневр.
Она была П.Е.И. Первая. Единственная. Иная.
И я бежала вслед за ней, получая все ее вторые шансы.
Она делала это для меня.
Теперь я знаю, что те демоны были какой-то версией меня самой. Я сознаю, что я сама – единственная, кто меня преследовал, загонял меня, кусал меня за ноги. Пытался откусить мне голову. Пора бы стать лучшим другом для самой себя.
Однако мои демоны меня не тревожат. Кристина сходит с поезда, но оставляет мне свой меч. Теперь я буду сносить демонам головы с плеч сама.
Я не боюсь.
Кристина Янг сделала меня храброй.
Вместе до смерти.
Я люблю вымышленного персонажа, и мне плевать, что кто-то об этом узнает.
Она была не только человеком Мередит, но и моим собственным.
Я уложила эти рельсы.
Я сплела эту небылицу, чтобы жить.
Вот подходит поезд.
Давайте спляшем. Но вначале нужно спеть песню…
Я наконец могу описать, почему та, другая музыка кажется мне неправильной.
– Я хочу, чтобы она парила, – говорю я Джо. – Я хочу, чтобы нам казалось, что они летают, когда танцуют. Я хочу, чтобы в этом танце ощущалось то же чудо и та же радость, которые они ощущают в операционной. Я хочу охватить десять лет выдающейся дружбы, истинной заботы, воительниц одного племени, «вместе до смерти». Я хочу охватить великолепие Кристины Янг, и всего, что она значит для себя, и всего, что она значит для Мередит, и всего, что она значит для нас. В одной песне, в одном танце, в одной сцене.
