И этим мужчиной будет Джеффри Дин Морган. Или Эрик Дейн. Или Джесс Уильямс. Или… я могла бы продолжать вечно.
Когда мы с Линдой познакомились, я была новичком на TV. Я была новичком в кастингах. Черт, мне было внове даже просто снимать по будням пижаму и выходить из дома, потому что вплоть до пилотного выпуска «Анатомии страсти» я работала дома. И я была так чертовски счастлива оказаться в сияющем мире TV – с глазами врастопырку, закормленная попкорном и бурлящая от этого всего. Все вводили меня в курс дела, а я просто присутствовала за компанию.
В процессе кастинга для «Анатомии» был момент перед тем, как мы успели положить глаз на Сандру О, когда все подбивали меня отобрать на роль Кристины одну актрису, которую единогласно считали великолепной. Честно говоря, я не помню, что это была за актриса, но Бетси считала ее великолепной, студия считала ее великолепной, все считали ее великолепной. И она была великолепна. Я тоже считала ее великолепной. Но я не хотела ее брать. Теперь я знаю то, чего не знала тогда: на этом уровне все актеры великолепны. Нет плохих актеров, есть только актеры, которые не вписываются в твое представление. Эта актриса была просто… ключиком, который не подходил к замочку, который поворачивал историю в моем мозгу. Но в то время я не знала, в чем проблема. В то время я не хотела брать ее на роль.
Все давили на меня. Бетси давила. Студия давила. Я уклонялась от телефонных звонков. Я отвечала туманными словами. Я говорила, что мне нужно подумать.
Это были самые первые дни, еще до того, как мы отсняли первый кадр материала. Я была невероятно возбуждена, но интроверт во мне сожалел о том, что стал эпицентром производства. Все то и дело спрашивали меня, что́ я хочу делать. В те первые дни мне страшно было иметь какое-то свое мнение, потому что я боялась иметь мнение, отличающееся от мнения остальных.
Бетси все время озадаченно смотрела на меня. Кто, черт возьми, подменил Шонду какой-то странной конформисткой? Потому что Шонда, которую она знала в процессе написания сценария, была энтузиасткой со своим мнением. Теперь же я, казалось, тускнела на глазах. Я ходила с опущенной головой и избегала на нее смотреть.
Однажды утром мне домой позвонила Линда. Я к тому моменту была знакома с ней от силы несколько недель. Я совершенно уверена, что она считала меня тупицей, не умеющей разговаривать, потому что я лишь мямлила фразы вроде «еще печенья», «не знаю» и «мне нужно пойти еще кое-что написать», а потом смывалась из комнаты.
Линда отловила меня по телефону.
– Шонда, – твердо сказала она, – ты зря теряешь время. Ты зря тратишь ресурсы. Актеров каждую вторую минуту переманивают в другие проекты. Мы застряли на мертвой точке, потому что ты не желаешь сказать, чего ты хочешь. Ты и я обе знаем, что ты не хочешь брать эту актрису. Значит, тебе нужно сказать «нет», чтобы мы могли двигаться дальше и выбрать кого-то, кого ты по-настоящему захочешь. Это твой фильм, и, если ты возьмешь человека, которого не хочешь брать, это будет не твой фильм. Тебе нужно сказать всем «нет».
Мы позвонили всем остальным. Пока все они излагали свои соображения, по которым именно эта актриса будет идеальной Кристиной, я чувствовала, как Линда дышит в трубку. Она ждала, чтобы я высказалась. «Если я скажу «нет», они могут решить, что я не понимаю, что делаю, и отобрать у меня проект, – беспокоилась я. – Если я скажу «нет», они могут просто все равно сделать то, что хотят».
Наконец я выпалила:
– Нет!
Молчание.
Я никогда прежде не самоутверждалась. Возникла пауза.
Бетси пыталась урезонить меня. Уверена, я ей казалась малость чокнутой. Я так мямлила и так старалась всем угодить, что никогда не говорила ни слова. Насколько ей было известно, мне нравилась эта актриса.
– Но, Шонда…
– Нет. Я ее не хочу. Я не хочу писать для нее. Нет. Нет. НЕТ.
Пауза. Потом я услышала, как тон Бетси наполнился энергией. Теперь-то я знаю, что эта энергия рождается радостным возбуждением. Бетси как продюсеру больше всего нравятся люди, которые действительно обладают творческим ви́дением и не боятся за него драться.
– Ладно, – сказала она. – «Нет» этой цыпочке. Хорошо!
Я также слышала в ее голосе облегчение. Шонда вернулась.
Мое облегчение было не меньшим. Это было мое самое первое «нет» на работе. Мой первый момент самоутверждения как лидера, капитана суденышка, которое, как мы все считали, будет крохотной яхточкой под названием «безымянный пилотный выпуск Шонды Раймс», но оказалось гигантским океанским лайнером под названием «Анатомия страсти».
Мое первое НЕТ.
И мое любимое НЕТ.
Благодаря этому НЕТ я решила, что теперь я стою за штурвалом этого судна. И начала именно так себя вести. Я начала вести себя так, словно та штука в моем мозгу была нашим единственным истинным севером. И что мы будем ориентироваться по нему, что бы ни случилось.
Что произошло благодаря этому НЕТ?
Сандра О переступила порог студии на следующий же день. Замочек в моем мозгу нашел свой ключик. Родилась Кристина Янг.
«Нет» – слово мощное. Это тяжелое вооружение, которое стоит иметь в своем арсенале. Но это оружие, очень трудное в развертывании.
Все знают, как трудно говорить «нет».
Это одна из причин, по которым люди ничтоже сумняшеся просят вас об одолжениях, просить о которых не имеют ни малейших оснований. Они знают, как вам трудно сказать «нет».
«Сможешь приглядеть часок за моими детьми?»
«Можно мне поносить твои бриллиантовые сережки?»
«Дашь мне на время свою машину?»
Или дают вам указания, давать которые – совершенно не их дело.
«Мне понадобится, чтобы ты отработала мою смену».
«Мне нужно, чтобы ты одолжил мне сотню долларов».
Кстати, ответом на все это должно быть «нет» – если только человек, обращающийся ко мне, не один из моих близких друзей и не ближайший родственник. Честно говоря, если это не ближайший друг и не родственник, у них нет ни малейшего основания даже задавать подобные вопросы. Нет. Нет. Нет.
Но говорить «нет» трудно.
Несмотря на то что я стала мастером в умении говорить «нет» на работе, личная жизнь – это другое дело. В личной жизни все иначе. На работе я прикрываюсь щитом целесообразности для сюжета, сериала, актерского состава, съемочной группы, сотрудников. Вне работы я выступаю от лица того, что лучше для меня.
А кто я такая?
Мне прекрасно удается заботиться о других людях. Так почему же я совершенно не умею заботиться о самой себе? Почему я настолько не готова обращаться с собой с такой же добротой и предупредительностью, давать себе такие же послабления, окружать себя такой же защитой и заботой, какие я обеспечила бы любому другому человеку?
