Я не пренебрегаю ничьей помощью. Лишь бы на пользу пошло. Моя приятельница и бывшая коллега, тоже психолог, много лет является хозяйкой конного двора. Иппотерапией занимается. Мы с ней сотрудничаем на этой почве. Чего и кого ей приходится видеть каждый день, не описать. Тут одновременно нужны и железные нервы и нежная душа и доброе сердце. Так вот, когда в очередной раз я позвонила ей с плачем и стонами, она, как всегда, успокаивать меня не стала, а дослушала до конца мою истерику и предложила все эти эмоции описать. Хотя бы для того, чтоб лишний раз не напрягать людей своими рассказами о том, как тяжело стало жить.
Аргумент у нее был убойный. Ставят же люди над собой эксперименты – врачи, испытатели, химики, физики – чтоб описать их, что называется, изнутри. Сначала мысль показалась мне дикой по своей крамольности. Но мы знакомы не один десяток лет. Соли съедено не один пуд. В конце концов, со стороны видней. Я ее послушала. Писать – это моя стихия.
Я решила, что напишу книгу в реальном масштабе времени, ради памяти для тех, кому все-таки выпадет судьба остаться одному. Я знаю, что читательская реакция будет неоднозначной. Но тем, кто столкнулся с таким горем, даже если это будет один-единственный человек, книга может помочь, как помогли мне друзья и просто знакомые, прошедшие через этот ад.
* * *
Через четыре дня будет восемь месяцев, как я овдовела. Такое странное чувство, как будто миновал целый век. Жизнь резко ушла в другую парадигму. С высоты своих 68 лет я совсем по-другому взглянула на окружающий мир. Как однажды сказала моя коллега: «Что могло случиться уже случилось». Можно сколько угодно размышлять по этому поводу. У каждого появляется своя степень отрешенности, огрубелости, как говорила моя мама, какая-то доля цинизма, какого-то уровня отчужденности и равнодушия. Это защитная реакция организма. Говорят, что это проходит. Не знаю. Но то, что так бывает практически с каждым, позволяет не испытывать угрызения совести по поводу такого своего состояния.
Надо просто отдаться на волю судьбы и ждать. Ждать, когда ты сможешь полноценно жить дальше. Мне не раз говорили, что время НЕ лечит. Вполне возможно, что это так. Но адаптироваться к новому печальному статусу нужно хотя бы для того, чтоб не вызывать у окружающих дискомфорт от общения.
* * *
Мои родители успели встретить золотую свадьбу. И мамочка так тяжело, я имею в виду внешнее проявление, перенесла папин уход, что я, вспомнив ее, поклялась максимально не причинять своим детям душевной боли, страха и раздражения. Ведь для них это тоже потеря. Потеря отца, который их очень любил и статус которого в семье был возведен на непререкаемый пьедестал.
Я понимаю, что они за меня тоже переживают и взяли на себя ответственность. Мама в их глазах из «полководца» в одночасье стала нуждающейся в зоне повышенного внимания. А ведь у них своя жизнь. Поэтому, пока есть силы, буду выплывать сама.
* * *
Сегодня, 4.09.2020 года, я вдруг ощутила потребность поделиться своей жизнью и печальным опытом с теми, кому выпала такая же участь.
Почему? Зачем? Наверное, тут тоже срабатывает инстинкт самосохранения и знак благодарности к окружающим меня женщинам, прошедшим по этому кругу личного горя. Они помогли. Подсказали. Утешили, обнадежили, поделились своим печальным опытом.
Есть такой фильм, «Штрафбат» называется. Там главный герой говорит: «Со мной такого никогда не случится». И следующим кадром он уже в штрафбате после плена.
Я тоже, как герой Серебрякова, думала, что меня это не коснется, но судьба по-своему распоряжается.
О том, как ухаживать за смертельно больным человеком, что делать, говорить, как поступать, есть публикации, и совершенно замечательный пример Нюты.
Это, как написано в Википедии, Анна Константи́новна (Ню́та) Федерме́ссер (род. 11 мая 1977, Москва) – российский общественный деятель, учредитель благотворительного Фонда помощи хосписам «Вера» (2006). Член центрального штаба Общероссийского народного фронта. Награждена знаком отличия Российской Федерации «За благодеяние» (2012). Руководитель Московского многопрофильного центра паллиативной помощи Департамента здравоохранения г. Москвы (с 2016 года). Член Совета при Правительстве Российской Федерации по вопросам попечительства в социальной сфере. Член Правления Ассоциации профессиональных участников хосписной помощи.
Мне она очень помогла, хотя мы с ней не знакомы. Я перечитала и пересмотрела все, что связано с ее работой.
А вот потом дальше-то как жить? Как?
* * *
На прощание с Геной пришло огромное количество людей. Так много его знали, уважали и любили. Сослуживцы, администрация, друзья, соседи, сокурсники.
Его забрали сразу же, как только были улажены формальности.
Провожали из траурного зала. Дома он больше не был. Я не помню, как прошли эти дни. Туман, суматоха, выбор места на кладбище, другие организационные дела. Единственно, как наваждение, чуть ли не полгода в глазах стояла жуткая картина, как его, всего исхудалого, изболевшегося и изможденного, забирали в ритуальный пакет. Лучше бы я этого не видела! Боялась, что это будет кошмаром всей оставшейся жизни. Но время идет. Не лечит. Но идет. И жизнь вытесняет то, что причиняет психике боль.
В тот момент я не смогла удержаться от страшного крика. До сих пор жутко вспоминать. Такой неконтролируемый вопль мог закончиться чем угодно. Хорошая оплеуха вернула в действительность. Спасибо. Хорошо, что в такой момент есть кто-то рядом, способный на такую встряску.
После этой сцены я старалась держать себя, пытаясь применить приемы и практики, которым обучала своих слушателей.
Не всегда это получается, ведь, как известно, психолог и даже психиатр, ставший жертвой стрессогенной ситуации, сам становится пациентом. Помочь самому себе крайне тяжело, практически невозможно. И, тем не менее…
* * *
В ритуальный зал приехали тик в тик. Замешкались из-за того, что я не нашла траурную косынку. Она была у меня с родительских времен. Пришлось взять просто темный шарф.
У входа в траурный зал у меня подкосились ноги. Не готова я была увидеть своего мужа в гробу. Молодец зять, подхватил. Служащая подбежала с нашатыркой. Как-то удалось взять себя в руки. Я не знаю, кто что подумал и что говорили злые языки. Пусть это будет на их совести. Но я впала в какое-то оцепенение и по бОльшей части до сих пор пребываю в этом состоянии, когда нахожусь на людях. Неважно, родственники это или посторонние.
Хватило сил сидеть и тихонечко плакать. Но я на него не смотрела. Я не хотела его там видеть. Не хотела! И на кладбище я стояла в сторонке и не плакала. Погладила край покрывала, поцеловала рученьки, бросила ритуальную землю. Отошла в сторонку и даже отвернулась.
Больше всего на свете я боялась не совладать с собой и кинуться вслед за ним. Я не хотела пугать дочек истерикой на могильном холме. Хотя все мое существо внутри выло и металось, как раненый зверь.
