Замерзла – это не то слово. Я продрогла до костей. В тот день было особенно холодно.
Он помог мне сесть на пассажирское сидение, а сам сел за руль, отложил портфель на заднее сиденье и включил свет в салоне. Выглядел он очень даже хорошо. Нет, не салон, а Дмитрий Игоревич. Темно-синее пальто, полосатый шарф, очки. Будто он в офисе работает с такими же мажорами, а не с психопатками вроде меня.
Видок наверняка у меня был так себе: красный нос, шапка набекрень, из-под нее торчат спутанные волосы. Вообще-то я не видела себя в зеркало, но последнюю неделю выглядела именно так, когда заходила домой. Я сошла с ума, но мне хотелось кое-что узнать.
– Я провела в Институте семь лет.
– Да, верно.
Подумала, что стоит вывалить все и сразу, чтобы не занимать его время.
– У меня за эти годы родился ребенок?
– Зачем вам знать?
Он был спокоен. Надеюсь, в кармане его пальто нет заряженного шприца. И он точно не сможет позвать санитаров: они остались в Институте.
– Хочу знать, что происходило с моим телом. Я прошла обследование у гинеколога.
– Подумайте сами. Вашему ребенку сейчас может быть год, два, три, пять. Он уже в другой семье.
Он выдал заготовленные фразы. Такие ситуации, видимо, уже случались, и он знал, что говорить. Но сейчас мы не в казенных стенах. Пожалуйста, Димка, хоть на полчаса превратись в человека и скажи мне правду.
– Я была суррогатной матерью?
Он не ответил, и это было хорошим знаком. Что-то в нем происходило, пока он стучал пальцем по рулю и смотрел сквозь лобовое стекло. Ну же, мерзкий Институт, убери щупальца. Позволь своему верному слуге ненадолго отключиться от жесткой системы.
– Это был мой ребенок?
Я могу задавать вопросы, а вы будете всего лишь кивать. Пожалуйста, мне нужна правда. Не знаю, что буду с ней делать. Наверное, просто хочу убедиться, что существовала в течение семи лет, которые Институт стер из моей памяти.
Дмитрий Игоревич взглянул на меня:
– Мы об этом не говорим пациенткам, но почти все женщины, которые заключают контракт на длительный срок, несколько раз беременеют и рожают как минимум одного ребенка. Вы беременели четыре раза. Три раза вам делали аборт на разных сроках.
Он помнит, что со мной происходило.
Я готова слушать. Пожалуйста, не умолкай!
– Вы хотели знать правду, а она такая. Слишком жестокая для наших пациенток. Каждой женщине делают от трех до пяти абортов. Каждая рожает один или два раза.
Доктор смотрел на меня, и это давало мне надежду, что он говорил правду.
– А что с моей четвертой беременностью? Я родила?
Здесь нет никого, кроме нас. Никто не услышит этого разговора.
– Да, вы рожали один раз естественным образом. Вы были в сознании и во время беременности, и во время родов. Не беспокойтесь, вы ни с кем не вступали в интимную связь. Была проведена несложная процедура, вам просто ввели биоматериал.
– Кто родился?
Он отвернулся и уперся взглядом в лобовое стекло.
Давай продолжим, все так неплохо началось. Пусть правда звучит страшно, и от нее меня потом бросит в дрожь, но я ее жду. Я желаю ее услышать.
– Девочка вроде бы. Извините, я не помню.
Он сказал это искренне. Вряд ли можно запомнить все подробности многочисленных экспериментов, которые ставились над его пациентами.
– Сколько ей сейчас?
И снова между нами повисла давящая тишина.
– Я не пойду жаловаться на вашу контору и не стану влезать в семью своей дочери. Просто хочу знать.
Слишком тихо было в салоне, сюда не врывались звуки улицы. Я ощущала ритмичные удары своего сердца, оно билось чересчур быстро. В мою голову прокрались ужасающие предположения. Нет, сейчас я не должна думать о плохом.
– Примерно полтора года.
– Ее забрали в семью?
Мне нужно услышать, что с ней все хорошо, хотя моя интуиция кричит об обратном. Зачем столько детей? Ведь пар, которые не могут родить своего ребенка, не так много! Вынесу ли я всю правду или лучше оставаться в неведении?
– Она в семье с рождения.
Он отвернулся. Взглянул в боковое зеркало. Фальшиво прозвучала эта фраза.
Дмитрий Игоревич снова посмотрел на меня.
– Есть правда, которую лучше не знать.
Он смолк.
Что происходит с детьми? Что случилось с моей дочерью?
– А как же этика и все в этом духе?
Я озвучила вопрос, и когда его услышала, поняла, как он наивен.
– По бумагам все в норме.
Дмитрий Игоревич замолчал.
Я пыталась дышать. Вдох-выдох. То, что мой врач сказал, прозвучало слишком ужасно. Это не обо мне, это о какой-то другой женщине. Я уперлась глазами в потолок, пытаясь удержать слезы. Сейчас нельзя давать волю эмоциям. Мне нужна вся правда.
– Я делаю пробуждение мягким и стараюсь уберечь людей от того, что с ними происходило, – произнес доктор. Я взглянула на него:
– Я видела листовки, мне сунули одну. Есть те, кто говорит правду.
Неужели нет никакой управы? Должен же быть шанс что-то изменить!
– Ни у кого сейчас не хватит ресурсов, чтобы как-то повлиять на то, что происходит в стенах Института. Вам нужно принять, что с вашим телом было проведено множество испытаний, и попытаться встроиться в настоящую жизнь.
Что-то такое я уже слышала. Снова полилась официальная речь. Пожалуйста, не прячь своего внутреннего человека, он еще не все мне рассказал. Прошу, не превращайся в робота! Только не сейчас!
– Я столкнулась с одним человеком. Случайно. Он меня узнал, подошел сам и рассказал идиотскую историю про корабль.
Надо было сказать помягче. Я так боялась спугнуть своего врача, сбить с мысли или разозлить, а нехорошие словечки и дебильно-наивные вопросы так и слетали с языка. Надеюсь, он меня не вышвырнет из машины.
– Корабль оказался больницей, и мы оттуда попытались сбежать, – уточнила я. – Вы помните такой эксперимент?
Дмитрий Игоревич потер лоб и проговорил:
– Мы тестировали на вас один препарат, который должен был создать иллюзию красивого события.
Он замолчал. Красивого события, видимо, не получилось.
– Хочу знать, что было на самом деле.
Я уткнулась носом в высокий ворот своего пуховика. Если про детей нельзя говорить, то расскажи хотя бы про дурацкий эксперимент с кораблем, о котором мне твердил Михаил.
– Вы приходили в парк аттракционов, веселились на празднике в кафе и плыли на корабле. Институт планирует продавать подобного рода услуги тем, кто не в состоянии заплатить за настоящее впечатление.
