– Это Адрианов вал. Когда-то здесь находилась огромная стена, разделявшая Англию и Шотландию. Шотландцы тогда были дикими племенами, с ними даже римские легионы не могли справиться, поэтому, захватив британский остров, римляне решили отделиться от шотландцев стеной.
– Надо же, – удивилась Марго, – я не знала, что римляне еще и Англию прихватили.
– Их завоевания были обширны, – улыбнулся Себастьян Петрович, – Испания, Франция, часть современной Турции. И везде они оставили следы своей цивилизации.
– Повезло им с историческим наследием. А у нас даже от татаро-монголов ничего не осталось. Хоть бы обломок копья какой, – посетовала Марго.
– А зачем вам обломок копья?
И тогда Марго рассказала Себастьяну Петровичу об идее возрождения культурных ценностей и тщетных поисках исторического наследия. Глаза учителя истории за линзами очков азартно заблестели, но тут вернулась от директора Татьяна Викторовна, и разговор пришлось прервать.
Однако через месяц выяснилось, что слова Марго не остались без внимания, и с помощью социальной сети Себастьян Петрович нашел художника, который родился и провел детство в Вырубке, а после окончания школы уехал покорять столицу. Столица не сказать что покорилась, работал он теперь администратором в ресторане японской кухни, а в свободное время писал картины. Для души. И выкладывал их фото на свою страничку в сети. Картины были настолько колоритные, в чем-то детские, в чем-то наивные и сказочные, что сразу привлекали внимание. Старичок-боровичок с хитрыми глазами, избушка на курьих ножках с приоткрытой дверью, через которую выглядывает красавица, кот ученый на ветке дерева, а под деревом витязь спящий. Такое все яркое, красочное, что глаз не отвести. Свои находки Себастьян Петрович показал Марго, а она в свою очередь понесла показать их в администрацию. Решено было связаться с самородком и попросить у него несколько шедевров в дар поселку с обещанием устроить именную галерею на родине. Художник так обрадовался предложению, что лично приехал со своими работами. Все сразу стали охать и ахать, вспоминать, каким непослушным мальчуганом он был, и что никто никогда бы не подумал о настоящем даровании у такого хулигана. В общем, Вырубка получила в дар пятнадцать картин, место для них нашли в заброшенной избе прямо напротив санатория. Избу предварительно подлатали, подновили, повесили новые наличники, побелили печку. Походили по местным жителям – собрали старых вещей для антуража. В горнице поставили деревянные лавки и резной стол для чаепитий, на него водрузили медный самовар, пол застелили полосатыми половиками, на окна повесили хлопковые занавески с шитьем. Полати украсили лоскутным одеялом. А стены украшали картины. Изба-галерея была готова.
На торжественное открытие приехал сам художник и высокая худая женщина с короткой стрижкой – искусствовед из Москвы. Она произнесла красивую речь о важности сохранения местных традиций и народного творчества. А позже, когда все разошлись, окинула взглядом картины и пренебрежительно заметила:
– Вряд ли автор прославится. Ценности художественной эти картинки не несут, новаторских идей нет, так… примитивизм, почти наскальная живопись. Но для ваших краев пойдет.
Слова эти услышал автор, его потом долго успокаивали и отпаивали. Сначала чаем, потом местными настойками. А Марго разозлилась. Может, в живописи она и не разбиралась, и про новаторские идеи не слышала, да только радовалась за свой поселок, гордилась Себастьяном Петровичем, который нашел художника, думала о том, что теперь в избе-галерее можно праздники детям устраивать. Хоть бы и Масленицу. А что до искусствоведа…
– Мы, конечно, не столица, и картины у нас, наверное, не те, – сказала Марго, – а только сколько к нам москвичей летом приезжает – не пересчитать, и все они никак на наши леса и поля насмотреться не могут. Нету у них такого простора, и воздуха чистого, и трав, и ягод с грибами. Так что еще неизвестно, кто круче.
Искусствовед уехала, а галерея зажила своей жизнью. Там и правда гуляли Масленицу – жгли во дворе чучело, водили хороводы, пекли блины. К местным присоединились отдыхающие. Для них, желавших развлечений после дня с процедурами, устраивали в избе чаепития из самовара с блинами и пирогами, вечера с частушками, мастер-классы по плетению корзин.
А Марго все любовалась картинами. И как-то вдруг по-другому увидела лес, который знала с детства, и речку, что протекала за оврагом, и поля. По-другому увидела узоры на старых вышитых рушниках, украшавших горницу, все эти цветы и солнца, и птицы-жаворонки. Все словно ожило, заговорило с ней, стали в голове складываться сказки. Марго смотрела на картины и думала о том, что кот специально усыпил своими байками витязя, чтобы тот не добрался до плененной царевны, а красавица в избушке – Баба-яга, только юная. И злой она стала позже, от несчастной любви. Однажды вечером, когда мама и Пашка уже легли спать, Марго взяла лист бумаги, ручку и написала свою первую сказку. Сказка была про мудрый гриб-боровик, который всем прохожим задавал загадки. Если человек загадки разгадывал, то ему разрешалось собирать в лесу ягоды и грибы, а если нет – то возвращался он из леса ни с чем.
Сочинительство стало маленькой тайной Марго, настоящей радостью, окошком в новый неизведанный мир.
В санаторий приезжали разные люди, случалось, и пишущие. Часто они хвастались:
– На прошлой неделе на городском портале выложили мой прогноз о перспективах развития области.
– Я преподаю в институте и пишу, конечно. Научная деятельность – дело серьезное, пока в специализированных журналах напечатали только три моих статьи…
Марго слушала пациентов, кивала и улыбалась. «Знали бы вы, – думала она, – что я тоже пишу. Я знаю, что это такое – садиться и складывать слова в предложения, а из этих предложений выстраивать целую историю. У кого-то прогноз, у кого-то научный труд. А у меня сказка. Вы тут отдыхаете, лечитесь, делаете свои процедуры и ничего-то про меня не знаете. Совсем ничегошеньки».
Только одну сказку Марго никак не могла закончить, потому что, начавшись многообещающе, она вдруг словно уснула. И непонятно, будет ли у сказки продолжение, а если будет, то какое.
Марго была женщиной хоть и самостоятельной, но все же мечтающей. Иногда даже самая самостоятельная и самая инициативная женщина ждет решающего шага от мужчины. А Себастьян, как только изба-галерея открылась, притих. Раньше у них было общее дело, теперь же этого дела не стало. Надо было придумывать новый предлог для общения, а он все никак не придумывал, только заглядывался, если Марго шла по улице или наведывалась в школу.
«Горе луковое, – думала она. – Ну давай же».
И сердце заходилось сначала от нежности, потом от обиды. Вот что за мужик? Одним словом, интеллигент. А тут в декабре в санаторий пожаловал отставной генерал, и Марго ему ох как приглянулась, так приглянулась, что слух об этом пошел по всему поселку. И она не выдержала.
Столкнувшись в очередной раз с Себастьяном Петровичем в галерее, куда она принесла на продажу варежки Тамары Ивановны, Марго сказала:
