– Дрейк…
– Да, любовь моя?
– Ты и правда дал Риду недоработанную сыворотку?
– Плохо ты обо мне думаешь, – улыбка ласковая, теплая. – Во-первых, не дал пока, во-вторых, она, конечно, доработанная.
– Но пятнадцать процентов…
Он знал, что я лезу во все дыры, и обожал меня за пытливый, любопытный ум. Никогда не ругал за сочувствие или слишком доброе сердце.
– Ты мне доверяешь?
Взгляд глаза в глаза.
– Я… доверяю. – И пауза не от сомнений, а от глубины чувств всякий раз, когда он так глубоко смотрел.
– И?
– И думаю, что ты хитрый манипулятор. И о чем-то недосказал.
– В смысле «я бесконечно умный мужчина, которым ты восхищаешься?» Так звучит лучше, как мне кажется.
– Ты всегда любил эстетику. Даже в словах.
– Не без того. А что касается процентов… – Дрейк притворно вздохнул оттого, что его сбили с волны построения временного кармана. – Видишь ли, сыворотка работает немного не так, как ты себе это представляешь. Она не объединяет энергию самостоятельно, хотя катализирует этот процесс, она проверяет силу желания сторон это сделать.
– Что это значит?
– Это значит, что, если в партнерах нет истинного желания объединиться, смешаться, то процент смертности будет равен ста, потому что человек, не желающий стать парой Комиссионеру, не выдержит энергию последнего.
– А если хочет?
– Если хочет по-настоящему, то шансов погибнуть нет. Но чтобы это проверить, они должны решиться рискнуть друг ради друга.
– Ах ты… интриган!
– Обзываешься.
Прозвучало елейно, очень ласково, мол, я все помню. «И неважно, что опера. Когда вернемся домой…»
– Значит, ты просто напугал Рида?
– Я его не пугал. Я дал возможность сделать выбор. И это очень важный шаг, возможно, самый важный в этом процессе. Инга должна сделать выбор тоже, иначе все это не имеет смысла.
– А про боль…
– А про боль я не обманывал, хотя…
Про «хотя» он недосказал, потому что прислушался вдруг, как гепард, улавливающий звуки на другом конце саванны, чуть нахмурился.
– Идут.
– Кто?
– Как ты думаешь? – улыбнулся. И взмахом руки создал в кабинете дополнительную перегородку в виде стены. – Подождешь здесь?
– Конечно.
Никогда не смогу привыкнуть к тому, с какой легкостью вокруг Дрейка перестраивается реальность. И до конца своих дней буду вспоминать собственную, прошедшую через край стола, ладонь.
Перегородка оказалась прозрачной с обратной стороны, то есть обзор для меня остался стопроцентным. Умно.
И уже через несколько секунд в дверь постучали.
Я раньше не видела Инги. Она была симпатичной. Какой-то огненной, чуть испуганной, чуть дикой, очень своевольной и в то же время женственной. В сером платье с цветами, на каблуках, с клатчем в побелевших от волнения пальцах. А рядом Рид – другой, не такой, каким я видела его утром.
«Значит, он свой выбор сделал. Она тоже».
Они удивительно гармонировали друг с другом, и я даже не смогла понять, чем именно. Может быть, упрямством, готовностью противостоять целому миру?
Дрейк, однако, не удивившийся их приходу, не дал подчиненному даже рта раскрыть. Сообщил ровно и сухо:
– Причину вашего визита я знаю.
«Балдежно, когда он такой». Хотя он, наверное, нравился мне любым. И хорошая «ширма», чтобы все-таки опоздать в театр…
Тяжелый взгляд-сканер на стоящую у дверей пару ощутила даже я. Оценка, анализ, принятое решение.
– Вы сделали выбор. Начало адаптационного процесса завтра утром. Вам мисс, – взгляд на Ингу, – лучше хорошенько выспаться. И это не просьба. Жду в девять утра здесь же.
«Свободны».
Они уловили посыл. Герхер-Вард с напряженной челюстью (он был готов бороться – не пришлось) галантно открыл перед своей спутницей дверь. А спутница едва ли поняла, с кем только что пообщалась.
Дверь кабинета мягко закрылась, визитеры ушли.
А вошедший за «ширму» Дрейк понял все по моим глазам сразу и потянул вниз застежку молнии на серебристой куртке.
– Мне нельзя наблюдать тебя таким… властным.
«Возгорание мгновенное».
– Я сделаю это так, – голос тихий, очень чувственный, – чтобы не помять платье…
*****
(Dennis Lloyd – Bottom Line)
Инга.
Завтра утром. Чудесно.
Но чудесно было уже сегодня, потому что я сидела в машине рядом с тем, с кем очень хотела. И было все равно, куда ехать, не важны названия дорог, потому что в главный пункт назначения мы уже добрались.
Почти стемнело. Милые сердцу улицы Нордейла – бульвары, проспекты, площади… А мне не хотелось расставаться с тем, кто вел автомобиль. Да, я понимала, что мы скоро встретимся, но если момент счастливый, его хочется продлить сейчас, а не когда-нибудь «скоро».
Наверное, он почувствовал или же мы мыслили на одной волне, но в какой-то момент широкий проспект Кирби испарился, уступил место иной, чуть уже, все также тонущей в вечерней синеве улице. Мир вздрогнул, и вокруг совсем не те строения, но хвойный лес со стоящими посреди сосен особняками. Темными, серыми, редко светлыми – все как один в современном стиле.
Я знала, что эта машина легко меняет полосы – не шоссе, но граней невидимого кристалла, – и она только что сделала это еще раз.
Мой короткий вопросительный взгляд на молчаливого водителя – я была готова за ним, куда угодно, он знал, однако любопытство никто не отменял.
– Хочу показать тебе дом, – последовал короткий ответ.
И на меня пролилось понимание. «Свой дом. Может быть, наш…»
– Что случилось… с проспектом?
– Мы сменили частоту.
«Частоту реальности?»
Вокруг волшебство, то, чего со мной не случалось раньше никогда. Это мурашило. Разве не изумительно ехать по центру города и вдруг оказаться в спальном районе, невидимом человеческому глазу?
– Это дома… Комиссионеров?
– Да.
Вот как они живут. «Между нами». Параллельно с нами. Их дома не мешают нашим, а наши здания не задевают их лес. Щелчок пальцами, моргание век, и ты уже в ином мире, очень близком, соседнем.
Я нервно пошутила:
– Захочу прийти к тебе в гости… и не смогу.
– Сможешь, – спокойный ответ. «У тебя будут ключи». – Я тебя научу.
И тетя Нина всерьез удивлялась, почему я не хочу остаться в Колзуновке?
