Разумное применение силы может быть эффективной тактикой разрешения, а еще лучше предотвращения конфликта. Но истинное мастерство при использовании потенциальной угрозы физического насилия заключается не в применении силы, а в идеальной заточке и регуляции нейронных механизмов, тонко подстраивающих нашу реакцию к конкретным обстоятельствам. Эти механизмы увязывают самоконтроль (сдерживание внутренних агрессивных порывов), эмпатию (считывание состояния оппонента, позволяющее подобрать тот минимум силы, которым можно обойтись) и социальное познание (понимание, какое поведение будет нормативным в этих обстоятельствах). Инструкторы, обучающие гражданских и военных грамотному применению силы, на самом деле тренируют их нейронные сети, отвечающие за эту способность. Когда человек постигает навыки насилия, он обязан параллельно учиться обуздывать свою агрессию.
Чтобы умерять агрессию в повседневной социальной жизни, мы полагаемся, в общем-то, на те же нейронные сети, но требуем от их работы большей изощренности. Если мы хотим конструктивно влиять на людей, то должны выражать свои мысли и чувства так, чтобы это дало желаемый социальный результат – например, успокоило оппонента. Люди, искусные в самовыражении, воспринимаются окружающими как уверенные в себе и приятные в общении, и в целом производят выгодное впечатление
[275].
Мастера влиять на других в своих действиях полагаются на социальную осведомленность: например, они понимают, когда лучше просто закрыть глаза на что-то ради благополучного развития отношений
[276]. Даже демонстрация эмпатической точности может быть контрпродуктивной: догадки типа “Тебе плевать на меня!” или “Ты меня не любишь!” иногда разумнее не высказывать вслух, а просто принять к сведению и учесть в своем поведении.
Выбор подходящей меры экспрессивности основывается, среди прочего, на социальном познании, то есть понимании того, какое поведение будет уместным в той или иной ситуации с точки зрения господствующих культурных норм (это, кстати, еще один пример взаимного усиления элементов социального интеллекта). Например, сдержанные интонации, идеально подходящие для Пекина, в Гвадалахаре покажутся слишком невыразительными
[277]. Чувство такта уравновешивает экспрессивность. Социальная осмотрительность позволяет нам вписываться в любой социальный контекст, гася самые неподобающие эмоциональные возмущения на нашем пути.
Участие
Обратимся снова к эксперименту со спешащими семинаристами и притчей о добром самаритянине. У каждого из семинаристов был переломный момент, когда он слышал стоны страдальца в дверном проеме на своем пути. Даже тот, кто мчался мимо, мог на миг ощутить сопереживание. Но сопереживание ничего не меняет, если мы не переходим к действиям
[278]. Семинаристы, которые все же остановились, чтобы помочь, продемонстрировали еще один аспект социального интеллекта – участие.
Как мы видели в главе 4, когда человек чувствует чьи-то нужды, это может подтолкнуть его к действию – так работает “беспроводная межмозговая связь”. Например, те женщины, которые легче улавливали детскую печаль при просмотре видео с плачущим ребенком, хмурились больше – а это верный признак эмпатии. Эти женщины не только “зеркалили” физиологическое состояние ребенка, но и сильнее прочих испытывали желание взять его на руки
[279].
Чем больше мы одновременно сопереживаем и ощущаем участие, тем сильнее в нас желание помочь – эта зависимость наблюдается в любых ситуациях, когда люди стремятся облегчить чьи-то страдания. Исследование благотворительности, проведенное в Нидерландах, показало, что участие обычно служит предвестником пожертвований нуждающимся
[280].
На работе участие побуждает нас брать на себя ответственность за то, что должно быть сделано, и этим развивает гражданственность коллектива. Участливые люди с большей готовностью тратят свое время на помощь коллегам. Они не ограничиваются исполнением собственных обязанностей, потому что понимают необходимость сотрудничества ради достижения общих целей.
Те люди, у которых физиологический отклик на чужое горе особенно силен – то есть наиболее восприимчивые к такого рода эмоциональному заражению – с большей готовностью приходят на помощь. И наоборот, те, кого эмпатия почти не беспокоит, с легкостью отмахиваются от чужих проблем. Одно лонгитюдное исследование
[281] показало, что дети 5–7 лет, спокойнее прочих наблюдавшие за тем, как расстраиваются их мамы, чаще вырастали антисоциалами
[282]. Ученые предположили, что “воспитание у маленьких детей способности замечать и стремления удовлетворять нужды других людей” может предотвратить нарушения поведения в будущем.