В другом варианте подобного прайминга
[122] какой-то незаметный стимул может порождать неожиданные синхронизации. Ничем другим невозможно объяснить то, что произошло между мной и моей женой во время отдыха на тропическом острове. Однажды утром мы заметили на горизонте настоящее чудо – невероятно элегантный четырехмачтовый парусник. Жена предложила сфотографировать его, поэтому я достал камеру и сделал снимок. Это была первая моя фотография за 10 дней отпуска.
Через несколько часов мы отправились пообедать. Я решил взять с собой фотоаппарат и сунул его в рюкзак. Когда мы шли по пляжу к хижине-столовой, мне захотелось сказать жене, что я взял камеру. Но только я открыл рот, как она вдруг спросила: “Ты взял фотоаппарат?” Она как будто прочла мои мысли.
Такую синхронность, по-видимому, порождает вербальный аналог заражения эмоциями. Паровозы наших ассоциаций движутся по однажды проложенным рельсам – по нейронным сетям, ответственным за обучение и память. Если какой-то из этих “паровозов” получает предварительную установку, даже в виде легкого намека, он сворачивает на бессознательный путь, уходя от нашего произвольного внимания
[123]. Как сказал русский драматург Антон Чехов, не вешайте на стену ружье во втором акте пьесы, если не хотите, чтобы оно выстрелило в конце третьего: зрители будут ждать выстрелов
[124].
Поскольку даже мысль о каком-либо действии подготавливает нас к его совершению, прайминг позволяет нам справляться с привычными повседневными делами без размышлений о том, что же делать дальше, а словно по встроенному в мозг списку движений. Достаточно увидеть утром на раковине свою зубную щетку, чтобы машинально взять ее и начать чистить зубы.
Это внутреннее побуждение к исполнению предписаний правит нами сплошь и рядом. Если кто-то обращается к нам шепотом, мы тоже шепчем в ответ. Попробуйте заговорить о гонках с водителем на скоростном шоссе, и он прибавит газу. Кажется, будто один мозг имплантирует схожие с собственными чувства, мысли и побуждения в другой.
Подобным же образом, когда паровозы мыслей мчатся по параллельным путям, два человека могут подумать, сделать или сказать одно и то же практически одновременно. Когда мы с женой внезапно пришли к одной и той же мысли, вероятно, какой-то общий акт восприятия запустил в каждом из нас одинаковую последовательность ассоциаций, которая и заставила вспомнить о фотоаппарате.
Подобное сходство мышления говорит об эмоциональной близости. Чем довольнее двое друг другом, чем больше они общаются, тем точнее они “читают” мысли друг друга
[125]. Когда мы хорошо знаем человека или когда переживаем с кем-то глубокое взаимопонимание, создаются оптимальные условия для созвучия восприятия, мыслей, чувств и воспоминаний
[126]. Мы практически сливаемся умами и начинаем воспринимать мир, мыслить и чувствовать одинаково.
Такое сближение происходит даже тогда, когда незнакомцы становятся друзьями. Возьмем двух студентов, вынужденных делить одну комнату в общежитии. Ученые из Беркли отслеживали у таких ранее не знакомых соседей эмоциональную реакцию на два короткометражных фильма: уморительную комедию с Робином Уильямсом и слезовыжималку о мальчике, потерявшем отца. При первом просмотре студенты, только что поселившиеся в одной комнате, реагировали совершенно по-разному, как это и положено малознакомым людям. Но когда им показали подобные фильмы семь месяцев спустя, их реакция оказалась поразительно схожей
[127].
Безумие толп
Их называют суперхулиганами – футбольных фанатов, которые сбиваются в шайки, разжигают беспорядки и затевают массовые драки во время европейских турниров. Беспорядки на футбольном матче развиваются по одному и тому же сценарию в любой стране. Небольшая сплоченная компания болельщиков появляется у стадиона за несколько часов до матча и начинает пить, распевать песни своего клуба и вообще всячески оттягиваться.
Когда на матч собирается толпа, шайки смешиваются с другими зрителями, принимаясь размахивать флагами, петь и скандировать задиристые речовки. Всё это с готовностью подхватывают массы. Суперхулиганы подтягиваются к тем местам на трибунах, где болельщики из их клуба соседствуют с болельщиками команды соперников, и речовки сменяются прямыми угрозами. В какой-то момент достигается точка воспламенения: вожак хулиганов нападает на болельщика из другого лагеря, это срабатывает как призыв присоединяться, и начинается драка.
Этот сценарий жестокой массовой истерии повторяется с начала 1980-х снова и снова, и последствия ее очень часто трагичны
[128]. Пьяная агрессивная толпа – идеальная среда для возбуждения злобы: алкоголь растормаживает, блокирует сдерживание порывов, и как только вожак бросается в драку, механизм эмоционального заражения заставляет остальных следовать его примеру.
Элиас Канетти в исследовании “Масса и власть” замечает, что множество индивидов сливается в толпу благодаря коллективному заражению: ими овладевает “единая страсть” – общая эмоция, которая выливается в объединенное действие
[129]. Настроение распространяется в группе с поразительной быстротой, наглядно демонстрируя запараллеливание биологических подсистем, которое ведет к физиологической синхронизации людей
[130].
