“Нет” негативному мышлению
Сын одного моего старого друга – назову его Брэдом – в подростковом возрасте пристрастился к алкоголю, а будучи пьяным становился воинственным и даже жестоким. Такое поведение не раз ставило его на грань нарушения закона и в конце концов довело до реального тюремного срока за серьезное избиение однокурсника в студенческом общежитии.
Когда я навестил Брэда в тюрьме, он сказал: “Это не важно, по какому обвинению – большинство парней попадает сюда по сути из-за дурного нрава”. Брэду повезло: он отбывал наказание по специальной пилотной программе для заключенных с перспективой исправления. Такие заключенные живут в отдельном шестикамерном отсеке и ежедневно посещают семинары необычной направленности вроде определения разницы между поступками, продиктованными “творческим мышлением, негативным мышлением или игнорированием мышления”.
В других отсеках тюрьмы драки и унижения в порядке вещей. Брэд понимал, что главным вызовом для него будет научиться справляться с гневом в мире, где насилие и жестокость определяют место человека в тюремной иерархии. Этот мир, говорил он мне, основан на паранойяльном убеждении “они против нас”. В этой реальности все люди в униформе – “враги”, так же как и те, кто с ними сотрудничает.
“Все эти ребята легко слетают с катушек, раздражаются по любому пустяку. Все разногласия они разрешают дракой. Однако обитатели нашего отсека такой образ жизни не жалуют”.
Впрочем, Брэд рассказывал, что и у него случались стычки. “Тут был один парень приблизительно моего возраста, тоже попавший в нашу программу. Он постоянно надо мной насмехался, постоянно донимал меня. Он просто бесил меня – но я не давал гневу овладеть собой. Сначала я просто уходил от этого типа, но он меня преследовал, всегда болтался передо мной. Тогда я сказал ему, что он просто придурок и меня не волнует его бред. Но он не унимался и продолжал издеваться.
Наконец я разозлился настолько, что просто заорал на него. Я стоял и кричал ему в лицо, популярно объясняя, насколько же он туп. А потом мы просто смотрели друг на друга. Дело шло к драке.
Чтобы подраться, здесь принято заходить в камеру и закрывать за собой дверь, чтобы надзиратели ничего не видели. Дерутся до тех пор, пока один из участников не сдается, после чего оба выходят в коридор. Итак, мы вошли в мою камеру и закрыли дверь. Но драться у меня не было желания. Я сказал ему: «Если хочешь ударить меня – давай. Меня били уже столько, что это не проблема. Но драться с тобой я не собираюсь».
Он меня не ударил. Мы проговорили с ним час или два. Он рассказал мне, кто он такой, а я рассказал ему о себе. На следующий день его перевели из нашего блока, но когда мы встречаемся во дворе, он больше не достает меня”.
Программа, в которой участвовал Брэд, – типичный пример проектов, признанных активистами Каламазу лучшими для юных правонарушителей. Подростки, арестованные за агрессивные поступки и прошедшие курсы, где их учили сохранять хладнокровие, останавливаться и думать, прежде чем действовать, взвешивать разные варианты решений и их последствия, – реже вовлекаются в драки, становятся менее импульсивными и упертыми
[693].
Но в отличие от моего молодого друга, большинству заключенных не суждено исправить привычки и изменить обстоятельства так, чтобы разорвать порочный круг “освобождение – рецидив – тюрьма”. Поскольку лишь меньшинство освободившихся из тюрем не попадает туда снова, сам термин “исправительная” по отношению к этой системе кажется дико неуместным: она никого не исправляет.
Наоборот, для большинства заключенных тюрьма – это школа преступности, которая лишь укрепляет предрасположенность к совершению преступлений и оттачивает криминальные навыки. Молодые заключенные завязывают там самые худшие из всех возможных знакомств. Поскольку обычно их наставниками становятся матерые уголовники, на свободу они выходят более ожесточенными, закаленными и квалифицированными преступниками
[694].
Сети социального мозга, отвечающие, возможно, за самые дефицитные способности в уголовном мире – за эмпатию и контроль эмоциональных импульсов, – анатомически созревают в последнюю очередь. Судя по ведомостям тюрем местного и федерального подчинения, возраст почти четверти их заключенных не превышает 25 лет – то есть их нейронным сетям еще не поздно придать более законопослушную форму
[695]. Тщательный анализ современных тюремных реабилитационных программ обнаруживает, что как раз проекты для юных правонарушителей лучше всего профилактируют возврат к преступной жизни
[696].
Эти программы можно усовершенствовать, внедрив в них методы проверенных временем школьных курсов социального и эмоционального обучения
[697]. На этих курсах обучают эмпатии, умению справляться с гневом, разрешать конфликты и вообще управлять собой. В школах эти программы сократили количество драк на 69 %, запугиваний на 75 %, а издевательств на 67 %
[698]. Но вопрос здесь в том, удастся ли должным образом приспособить эти методы к специфике обучения подростков и заключенных старше 20 лет
[699].
