Стражи немного выше жниц, но, может, это только потому, что они старше. Жницы в общем-то сильно похожи на людей. Цвет радужек другой и кожа слишком гладкая, вот и все отличия. Да, ещё движения, конечно. Немного дёрганые, словно жница выполняет те же движения, что и человек, но раза в полтора быстрее, а потом мгновенно останавливает руку или ногу. Пока к этому не привыкнешь, выглядит неприятно.
Стражи другие. Лицо у них заостряется и одновременно раздаётся вширь. Подбородок крупнее, хотя рот обычный. Глаза тёмные, зрачка не видно. Руки длиннее, чем должны быть, кисти очень крупные. Волосы остаются совсем коротким ёжиком, зато плотным, как щётка. Кожа становится шершавой и пупырчатой, от былого блеска не остаётся и следа. Движутся они неспешно, но всегда чувствуется, что в любой миг могут резко ускориться.
— Здравствуйте, — сказал я.
Стражи молчали, глядя на меня. Наверное, приняли за психа. Полно таких, припрутся к Гнезду и требуют Изменения, пока их полиция не уведёт.
— Я послан хранителем Гнезда, — продолжил я. — Того, что в центре города, в Гнездниковском переулке. Мне надо поговорить с вашим хранителем.
Стражи переглянулись. Большинство Изменённых — женщины, так уж повелось. Но глядя на этих я решил, что правый страж в прошлом мужчина. Какая-то в нём была особенность, пусть даже обтягивающий комбинезон из крупных шестиугольных чешуек никаких деталей не подчёркивал.
— Жди, — сказал правый страж, развернулся и ушёл во двор.
Я остался наедине со стражей-женщиной. Умом понимаю, что она младше меня, но к страже понятие возраста как-то неприменимо.
Начал накрапывать мелкий тёплый дождик.
— Хорошая погода, не правда ли? — спросил я.
Стража молчала.
— Вам нравится дождь? — продолжил я.
Стража буравила меня своими чёрными глазами и не издавала ни звука.
— В детстве любил бегать под дождём, — не унимался я. — Бабушка говорила, что от этого растёшь. А вам такое говорили?
Стража неожиданно ответила. Голос у неё был ровный, скучный, такой мог принадлежать и мужчине, и женщине.
— Не говорили. Когда случилась Перемена, вся моя семья погибла. Я ещё не умела ходить.
Я осёкся. Это что же получается, страже двухметрового роста всего восемь лет?
— Я говорю с тобой, поскольку ты призван Гнездом, — пояснила стража. — А мне интересно говорить с людьми. Давай играть? Вопрос за вопрос.
Я растерянно кивнул.
— Спрашивай.
— Тебе всего восемь лет?
— Девять. Гнезду были нужны стражи, я торопилась. Нам не надо бегать под дождём, чтобы вырасти. Мой вопрос. Ты боишься меня?
Ответил я аккуратно, как мог:
— Опасаюсь. Ты гораздо сильнее, и ты непонятна. Но мы ведь разговариваем, мы не враги.
— Это вопрос?
А почему бы и нет?
— Вопрос.
— Тебя нет в списке врагов. Теперь мой вопрос. Ты хочешь стать Изменённым?
— Нет, — ответил я резко. — Мне нравится быть человеком. Можно ещё вопрос?
— Говори.
— Как вы относитесь к Инсекам? — спросил я неожиданно для самого себя.
Наверное, я ждал, что она скажет «благодарны». Или «недолюбливаем». Или «боимся».
Но стража молчала. Потом сказала:
— Поменяй вопрос.
— Почему?
— Поменяй вопрос. Это плохая игра. Это опасная игра.
Если бы в голосе стражи были эмоции, то сейчас это был бы испуг. У неё даже мелко задрожала кожа на лице.
— Хорошо, — быстро сказал я. — Другой вопрос. Гнезда воюют между собой?
— Вообще или сейчас?
— Вчера, сегодня, сейчас?
— Ни одно Гнездо на Земле не воюет и не воевало с другим Гнездом, — ответила стража. Мне даже показалось, что я услышал облегчение в её голосе.
Я вдруг подумал, что говорю с ребёнком. Пусть вымахавшим выше меня, чудовищной силы и каким-то образом умным не по возрасту. Но всё-таки ребёнком.
— Хорошая была игра, — сказал я мягко. — Спасибо. Мне было интересно говорить с тобой.
— Мне тоже, — ответила стража. — Мы любим играть в игру вопрос за вопрос. Но я никогда не играла с человеком.
Я кивнул. Да, мой странный статус призванного Гнездом сделал меня тем самым посредником между людьми и Изменёнными, о котором мечтал полковник Лихачёв.
Вернулась вторая стража. Не одна — за ней шёл шла жница… нет, не совсем жница. Куда более похожая на человека, чем стража, но глаза у неё были ослепительно-белые, будто слепые, с крошечными как булавочные проколы, чёрными зрачками. Комбинезон тоже белый, но крупночешуйчатый, свободного покроя. И движения совсем человеческие, без дёрганности.
— Я хранитель Гнезда, — сказала Изменённая, останавливаясь передо мной. — Ты призван.
— Призван, — кивнул я, хотя это не было вопросом.
— Матерью или хранителем?
— Хранителем и матерью, — я решил, что это будет правильный ответ.
— Хорошо, значит, они живы, — кивнула хранитель. — Зачем ты пришёл?
— Наше… — меня немного дёрнуло от этого слова, но я опять же подумал, что надо говорить именно так. — Наше Гнездо подверглось нападению. Есть убитые.
Хранитель размышляла.
— Если мать и хранитель живы, то живо и Гнездо. Зачем тебя послали?
Вот тут я ступал на самый тонкий лёд. Дарина без особой дипломатичности велела мне спросить, не замешано ли в атаке это Гнездо. Но что, если хранитель обидится?
— Хранитель ищет виновных, — сказал я. — Она просила узнать, не известно ли вам о каком-либо Гнезде, нападавшем на наше?
Конечно, стража мне уже сказала, что Гнёзда не воюют, но одно дело рядовая стража, а другое — хранитель.
— Ты смягчаешь вопрос, — ответила хранитель. — Но любая вежливость оскорбляет и задающего вопрос, и отвечающего, и посланника.
Я вздохнул.
— Хранитель спросила, не нападало ли ваше Гнездо на нас?
— Если такой вопрос был задан именно нашему Гнезду, — произнесла хранитель, — то это значит лишь одно. Потери были крайне велики, поэтому в нападении заподозрили самых сильных. Полагаю, в живых остались только мать и хранитель.
Меня охватила паника. Я всего лишь задал вопрос, а хранитель уже всё поняла!
Хотя нет. Она недооценила разгром. Вместо матери у Гнезда маленькая куколка, вместо хранителя — жница.
— Мы не нападали, — сказала хранитель. — Моё сочувствие хранителю и матери. Если они не успевают переработать тела, я могу прислать жниц.
Вот тут меня едва не стошнило. Они что, и впрямь жрут своих мертвецов?
