У меня закружилась голова. Именно так и случилось. Спастись от меня бедолаге не удалось, я убила его. Откуда сенсей знал, какое прозвище мне подходит? Будто насквозь видел.
Через два месяца меня выписывали из больницы. От слабости я с трудом могла стоять на костылях, меня шатало из стороны в сторону. С помощью Анечки и бабушки едва смогла спуститься вниз по лестнице и доковылять до ожидающей нас машины. Мышцы как тряпочные, это бесило и выводило меня из себя. Но я только стиснула зубы и не проронила ни звука. Дома сразу ушла в свою комнату и легла на кровать.
13.
Я ни разу не смотрела на себя в зеркало за все время, пока была в больнице. Страшно. По жалостливым взглядам медсестер и санитарок поняла, что ничего хорошего я там не увижу. Меня всегда считали красивой, а что теперь? Даже не знаю. Полночи пролежала без сна, мучаясь любопытством. Потом решилась посмотреть на себя. Дотянулась до костылей и встала, сделала три шага к трюмо. Включила бра на стене, постояла с полминуты и перевела взгляд на зеркало. То, что я там увидела, потрясло. Я оторопела от испуга. Совершенно белое лицо, будто неживое, и багровые кривые шрамы, левый глаз полуоткрыт, волосы выбриты клочками, проплешины в тех местах, где накладывали швы. Один край губ вздёрнут вверх, другой наоборот. Вид настолько жуткий, что я не смогла сдержать крик. Мне тут же вспомнилось то роковое утро, снова боль и страх. Как жить с таким лицом?! Как?! Не помню, как подняла костыль и стала колошматить по своему отражению, крича и рыдая, как прибежала бабушка и почти следом соседка Анечка, как они вдвоем пытались успокоить меня. Я извивалась в истерике, проклиная эту жизнь, жалея, что сопротивлялась тогда. Пусть бы меня убили…
- Ну-уу, всё-ё, всё… тише, маленькая моя… - шептала бабуля, крепко прижимая меня к себе. – Пройдет время, всё наладится…
- Бабушка… я уродина. Как мне жить теперь? – мы сидели на полу среди осколков зеркала, я уткнулась в грудь единственному родному человеку во всем мире, и тихо плакала, а бабушка вытирала мои мокрые щёки, успокаивая, тихо напевала песенку на французском языке. Наш небольшой городок еще спал, не ведая о трагедии в отдельно взятой квартире. Никому ни до кого дела нет.
На другой день пришла повестка в суд. Мне уже было все равно, что со мной будет, поэтому не обратила на нее особого внимания. Подошла к окну, открыла его, впуская поток свежего осеннего воздуха. Вот и сентябрь… Я не поступила в институт, не вышла замуж, как собиралась. Нога все еще в гипсе, шрамы при свете дня выглядели не так устрашающе. Все пройдет, сказала бабушка… Действительно, все когда-нибудь пройдет, и жизнь тоже. Мой взгляд привлекла скамейка. Ники… бедный, просидел на ней всю ночь… любимый.
- Ну-ка, отойди от окна! – в комнату влетела соседка. Наверное, бабушка велела ей приглядывать за мной, пока сама в школе. – С ума сошла?!
- Ань… я не собираюсь выбрасываться в окно. Просто дышу, – поспешила я успокоить подругу.
- Правда? – в глазах все еще недоверие и страх.
- Правда. Второй этаж… хватит только руки-ноги переломать. Если мне снова захочется свести счеты с жизнью, то выберу более действенный способ, например…
- Хватит дурить! Жить нужно, вопреки всему, – перебила меня Анечка. Она обняла меня за плечи и усадила на диван. – Знаешь, человек способен забыть все плохое, со временем. И жизнь наладить.
- Забыть? Вряд ли у меня получится. Стоит только в зеркало посмотреть…
- Да, будет трудно. Но жизнь продолжается. Волосы отрастут, шрамы сгладятся. Можно же пластическую операцию сделать, глаз поправить, и следа не останется, - улыбнулась Аня.
- Ну да, только где денег взять…
- А это дело второе. А пока у тебя суд, нужно на нем сосредоточиться.
Но сосредоточиться не получалось. Я была рассеяна, на вопросы судьи и прокурора давала односложные ответы, что было весьма не в мою пользу. В перерыве следователь пытался расшевелить меня, объяснял, что своими показаниями я снимаю часть вины с ответчиков, не высказывая претензий в их адрес.
- Мне все равно, - отмахивалась я от следователя, глядя в одну точку, - лишь бы быстрее суд прошел.
- Думаешь, сегодня все закончится? Ты ошибаешься. Нам еще не месяц, и даже не два предстоит все это разгребать, - устало вздохнув, мужчина уселся рядом со мной на скамью. – Это только предварительное слушание. Еще расследование толком не проводилось, тебя ждут очные ставки, опознания и выезды на место происшествия. Так что, запасайся терпением.
От слов следователя мне захотелось закричать и упасть на пол, бить кулаками серо-белые мраморные плитки. Но я только стиснула сильнее зубы и вздохнула, поразив своим спокойствием мужчину, сидящего рядом. Я не закричу, я сильная.
Весь процесс действительно затянулся на два месяца, лишь в середине ноября состоялось окончательное слушание в суде, объявили приговор моим обидчикам. Халявина получила три с половиной года лишения свободы, а парень, что стоял на стреме, пять лет исправительно-трудовой колонии. Мне причиталась солидная компенсация, за причиненный здоровью вред. Услышав приговор, Лариска билась в истерике, снова прося у меня прощения.
Анечка с бабушкой предложили отпраздновать мою победу, но я отказалась. Чувствовала себя скорее побежденной, чувство вины не покидало меня. Я на свободе. Я – убийца! А бывшая одноклассница и парень, который отговаривал моего мучителя убивать меня, оба в колонии. Пусть нехотя, пусть даже не прикоснувшись – я убила.
С этого дня наш городок разбился на две части. Одна часть меня жалела, и поддерживала. Другая же, откровенно ненавидела и даже требовала пересмотра дела. На подъезде дома вывешивали плакаты с карикатурами и нецензурными словами, на двери квартиры писали грязные фразы краской.
14.
Однажды столкнулась с матерью погибшего парня в банке. Мне пришло извещение, что на меня открыт счет, и я должна прийти в банк, поставить свою подпись. До этого дня я почти никуда не выбиралась, по делам и в магазин ходили бабушка и Анечка. И в этот день одна не рискнула идти, взяла с собой бабушку. Надела вязаную шапку и темные очки, закрывающие большую часть изуродованного лица. Только мы подошли к кассе, меня кто-то сильно дернул за куртку.
- Вы посмотрите на нее! За денежками приползла, тварь! – напротив меня стояла женщина, мать погибшего, а сзади нее еще несколько женщин, и мать Халявиной в том числе. Меня ждали здесь!
Поднялся крик, меня дергали и старались сорвать очки и шапку. Бабушка отталкивала нападавших и била их своей сумочкой. Прибежали охранники и оттеснили разъяренную кучку искательниц справедливости.
- Это ваши отпрыски во всем виноваты! – не могла успокоиться бабуля. Вдруг она сама сдернула с меня шапку и очки. – Полюбуйтесь, что сделали с ней ваши «милые» детки!
Крик сразу стих, все разглядывали мое изуродованное лицо. Главная зачинщица побледнела и стала оглядываться. Бабушка подошла к ней:
