Миллер покачал головой, уткнувшись в подушку.
– Мама отказывается. Она говорит, что тогда меня у нее заберут. Говорит, что, по крайней мере, машина по-прежнему наша. Да и не факт, что все обязательно узнают. Никто не видит, как я прячусь в лесу. У меня есть шанс.
– А если вас выгонит лесничий?
– Мама собирает деньги на депозит, а я помогаю.
– Сколько времени это займет? Вы оба должны переехать сюда. У нас комнат более чем достаточно.
– Нет, Ви.
– Почему нет? Тебе не кажется, что твоя мама хотела бы… не делать того, чем занимается?
– Да, – выдавил он сквозь стиснутые зубы. – Но она никому не доверяет. И я тоже.
– Ты можешь мне доверять, Миллер.
Жесткое выражение его лица смягчилось. Он хотел было ответить, но на моем телефоне сработал таймер.
– Стирка. Сейчас вернусь.
Я поспешила вниз, мимо кабинета, где бубнил телевизор и из-под двери лился голубоватый свет. Папа все еще был изгнан из спальни на раскладной диван, в то время как мама уютно устроилась в их огромной кровати.
Я остановилась у двери кабинета. Можно попросить помощи у отца. Совета.
Потом подумала, что он разбудит маму, потому что Миллер в моей комнате – в моей кровати. Они будут в бешенстве, начнут читать нам нотации.
Значит, утром.
В прачечной я переложила одежду в сушилку, а когда вернулась, Миллер, похоже, спал.
Я подвинула стул под дверную ручку на случай, если родители вспомнят о моем существовании, и выключила свет. Легла рядом с Миллером и натянула на нас одеяло. Уютно устроилась на подушке, но Миллер открыл глаза.
– Ви… – прошептал он.
– Я здесь.
– Что же мне теперь делать? – Его голос был хриплым, и мое сердце сжалось.
Как будто вот-вот расколется на тысячи кусочков.
– Спать, – ответила я, стараясь казаться храброй. Какой я и была, по его словам. – Мы что-нибудь придумаем.
Он покачал головой.
– Не знаю. Мы живем в автомобиле всего несколько недель, но мне кажется, что я там родился. Временами мне просто хочется, чтобы земля разверзлась и поглотила меня.
– Я этого не допущу. Ты мне нужен.
– Ты не можешь никому рассказывать. Поклянись, что не будешь.
– Миллер…
– Поклянись, или я уйду прямо сейчас и никогда не вернусь.
Он казался слишком измученным, чтобы двигаться, но я знала, что он поднимется и выползет из окна, если не пообещаю. Я зажмурилась, из глаз брызнули горячие слезы.
– Клянусь.
– Спасибо, Ви.
Я подавила рыдания, прижалась к нему и обняла. От него пахло чистотой, такой теплый, но худой. Слишком худой.
«Он похудел со времени нашего знакомства. Жизнь в машине его убивает».
Миллер на секунду напрягся, а потом притянул меня к себе, и я положила голову ему под подбородок. Мы идеально подходили друг другу, как кусочки мозаики.
Он глубоко вздохнул, и его грудь прижалась к моей щеке. Я слушала его сердцебиение, слишком быстрое, как мне показалось. Если бы я уже была врачом, то смогла бы помочь ему и не чувствовала себя такой беспомощной. Удары, казалось, отсчитывали секунды. Но до чего – я не знала. Может быть, чего-то плохого. Я погрузилась в сон, и страх последовал за мной.
III
На следующий день мы шли по обсаженным деревьями тротуарам в центре Санта-Круза, мимо симпатичных магазинчиков, ресторанов и художественных галерей. Мы направлялись в кафе «Брэвери», чтобы встретиться с Шайло. Я внимательно наблюдала за Миллером, отмечая бледность его лица. Проснувшись, я обнаружила в мусорном ведре моей спальни две бутылки из-под воды, и Миллер пожаловался на усталость, даже после того, как спал в моей постели.
– Я почти и не помню, когда спал в настоящей кровати, – сказал он в то утро. – Забыл, каково это.
У меня внутри все сжалось.
– Ты можешь спать в ней каждую ночь, – предложила я, хотя на самом деле это был приказ.
Если его мама будет ночевать в мотелях, я заставлю его спать в моей постели и пить столько воды, сколько захочется. Миллер безропотно и стоически шел рядом со мной. Мы ежедневно очень многое принимали как должное: тепло, туалет, воду от простого прикосновения к крану. Уединение, личное пространство, постель. Миллера всего этого лишили, а он не жаловался и справлялся со всем в одиночку.
Перед ломбардом Миллер остановился и заглянул внутрь. В самом центре на подставке стояла акустическая гитара. Царапины портили бледный корпус, но на грифе более глубокий коричневый цвет выглядел дорого.
– Какая красивая, – заметила я.
– Это моя, – тихо пробормотал себе под нос Миллер. Я повернулась и посмотрела на него.
– Что?
Его глаза округлились, а затем он нахмурился.
– Черт, ничего, не обращай внимания. – Он быстро зашагал дальше, я едва поспевала за ним.
– Это твое? Я не знала, что ты играешь.
– Ты многого обо мне не знаешь.
– Полагаю, что так, – ответила я, стараясь скрыть обиду. – Хорошо получается? Давно играешь?
– С десяти лет. Когда у нас был компьютер, я научился играть по видеоурокам на YouTube.
– А ты умеешь петь?
Он кивнул.
– В основном каверы, но сам тоже кое-что пишу.
Я моргнула, увидев, как он раскрывается передо мной с другой стороны.
– Почему ты мне не сказал? Так вот что ты каждый вечер пишешь в блокноте? Сочиняешь песни? Ты мог бы сыграть для меня…
Миллер остановился и резко повернулся ко мне.
– Ну, для этого уже слишком поздно, не находишь? Господи, Ви! Ты когда-нибудь перестанешь задавать вопросы, помогать и… копаться в моем дерьме?
Я отшатнулась, как от пощечины.
– Я не… Я думала…
Он яростно провел ладонью по волосам.
– Мне не следовало говорить тебе о гитаре.
– Почему?
– Потому что теперь ты просто воспользуешься своими возможностями богатенькой девочки и выкупишь ее. Ты уже достаточно помогла. Ты сделала достаточно. Большего я принять не смогу.
Я поймала его напряженный взгляд, глубокий, засасывающий. В темной глубине его глаз плескалась боль. Неосуществленные желания, ощущение потери и вкус к жизни. То, что пробудилось в нем после горячего душа, настоящей постели и еды.
– Я не стану ее выкупать, – произнесла я.
– Пообещай мне.
Я прикусила губу, переминаясь с ноги на ногу.
