– Тебе пора присоединиться к ним, – сказала моя мать. – Пришло время вам снова быть вместе. Твои дети ждут тебя в царстве света.
Электрическое жужжание, носившееся по всей комнате, внезапно стихло, сменившись детским плачем, который я слышала с того дня, как в фундаменте были обнаружены останки новорожденного.
– Ступай к ним, – сказала моя мать. – Ступай к ним и упокойся с миром. А мы здесь позаботимся обо всем.
Вес сундука ослаб. Я смогла столкнуть его с ног и выскользнуть из-под него. Я быстро встала и потянула за собой мать. Вдалеке завывали сирены. С каждым мгновением их вой звучал все ближе и громче. Стук в дверь и крики Джека возобновились.
Услышав шелест тафты, мы повернули головы и увидели фигуру женщины, преклонившей колени у колыбели, теперь прижатой к шкафу, с младенцем на руках. Тонкие складки кружевного крестильного платьица мягко струились на атласе ее пышных юбок. Она взглянула на меня, и ее глаза больше не были пусты. Это были овалы сияющего света. Она держала ребенка, отнятого у нее многие годы назад. Она кивнула нам и, бросив последний взгляд, медленно направилась к окну и исчезла в нем потоком мерцающего голубого света. Чердак вновь погрузился в темноту, теперь в него проникал лишь слабый свет луны.
Чердачная дверь открылась легко. Один поворот дверной ручки, и в нее ввалился Джек. Его силуэт выделялся на фоне света лампочки в коридоре. В руках он держал шишку в виде ананаса со следами сабельных ударов, с верхней площадки главной лестницы. Взбежав по ступенькам, он дернул цепной выключатель. Над его головой тотчас вспыхнула одинокая лампочка. Джек замер на верхней ступеньке, глядя на нас с матерью, прижавшихся друг к дружке посреди чердака. Вокруг нас, словно зрители на боксерском поединке, толпилась мебель. Он тяжело дышал, по его лбу стекал пот, волосы торчали, как иглы у дикобраза.
На его лице были написаны тревога и замешательство.
– С вами все в порядке? – растерянно спросил он и добавил, уже тверже. – Почему вы не открывали дверь? Ее заклинило, и я был в панике. Я позвонил в пожарную часть… – Увидев, что мой взгляд остановился на шишке в виде ананаса, он осекся, а я поняла, чем он колотил в дверь. – Извини, – сказал он. – Надеюсь, Софи простит меня.
Посмотрев на иссеченную сабельными шрамами дверь, я поморщилась, но тотчас сообразила: моей голове больше о доме болеть не придется. Срок моих полномочий в качестве хранителя дома на Трэдд-стрит подошел к концу. Протиснувшись сквозь груды мебели к Джеку, я обняла его, как будто не видела его лет сто. Я уткнулась лицом ему в грудь, находя утешение в его запахе и стараясь не думать о том, что огромная потеря грозила подмять меня под себя.
– Скажи мне, что я поступаю правильно. Пожалуйста, скажи мне, что все будет хорошо.
– Мы вместе, Мелли, – прошептал он, касаясь губами моего уха. – Все будет хорошо.
Я кивнула, глядя ему в грудь. Мне было страшно встретиться с ним взглядом, чтобы он не увидел моих сомнений. Я отстранилась и повернулась к матери.
– Ты в порядке?
Она кивнула.
– Мелли расскажет тебе все позже, – сказала она Джеку. – Но сначала нам нужно выбраться из этого чердака. Тем более что пожарные уже здесь, – добавила она и на дрожащих ногах направилась к лестнице.
Джек взял ее за руку, чтобы помочь ей спуститься, и вопросительно посмотрел на меня.
– Потом, – сказала я, пока еще не готовая рассказать о том, что только что случилось на чердаке.
Я потянула за цепочку и выключила свет. Чердак вновь погрузился в темноту. Лунный свет отбрасывал сквозь шпиндели старой колыбели похожие на пальцы тени. Я спустилась за Джеком и матерью с чердака и, закрыв побитую дверь, оставила колыбель и всех ее призраков наедине с грудами старого хлама.
Глава 33
Я наклонилась, чтобы распутать побег фиговой лозы, пробившийся сквозь небольшой топиарий в одном из новых горшков, которые мой отец только что поставил для красоты по обе стороны от входной двери. За моей спиной с недовольным видом стоял Даниэль – «Просто Даниэль, пожалуйста» – распорядитель свадьбы Ребекки.
– Мелани, – сказал он с сочным чарльстонским акцентом. – Эти горшки не соответствуют теме сегодняшнего вечера. Они похожи на детские колыбели, и боюсь, создадут у гостей превратное впечатление о будущих молодоженах.
– Они похожи на колыбели, потому что они колыбели. А их две, потому что в семье, построившей этот дом, часто рождались близнецы. На мой взгляд, они очень даже уместны. – Я пристально посмотрела на оба вазона – один с чердака, а другой – копию, которую сделал мой отец. Кстати, он проделал прекрасную работу, превратив колыбели в кашпо с разнообразными цветами и зеленью, которые теперь радовали глаз. Колыбель семьи Маниго тоже, наконец, прибыла и теперь занимала почетное место снаружи кухонной двери, в качестве подставки для горшков с травами Нолы. По крайней мере, это будут ее травы, пока Ирэн Гилберт не решит, что ей с ними делать.
Даниэль закатил очи к небесам, и его тонкие, как карандаш, брови и усы сделали его похожим на звезду немого кино.
– Могу я хотя бы украсить их розовым бантом?
– Ни в коем случае. И я требую, чтобы с хрустальной люстры его тоже убрали. Это почти кощунство.
– Но мисс Эджертон… – запротестовал было он.
– Да, как вы уже сказали не один десяток раз, это ее вечеринка. Но это мой дом. По крайней мере, на данный момент. Так что последнее слово за мной. Я уже дала согласие, чтобы на моего пса нацепили розовый галстук-бабочку, но это моя последняя уступка.
Поджав губы, он повернулся и зашагал прочь. Его мобильник был прижат к уху, несомненно, для того, чтобы позвонить Ребекке и доложить ей о моем упрямстве и очередном изменении в его замечательных планах.
– Я люблю тебя в красном, но и в розовом ты выглядишь очень даже соблазнительно.
Я обернулась. В дверном проеме стоял Джек. На его лице играло нечто похожее на похотливую ухмылку, ну, или почти. На нем был темный костюм с ярко-синим галстуком, в тон пронзительно-голубыми глазам. Не будь у крыльца перил, за которые я ухватилась, я бы точно грохнулась в обморок.
– Спасибо, но я чувствую себя пирожным. Плюс эта юбка-колокол. Я не носила таких платьев с шести лет.
– Не знаю, что такое юбка-колокол, но твои ноги смотрятся в ней шикарно.
Я хотела закатить глаза, но решила не уподобляться Даниэлю. Вместо этого я зашагала к Джеку.
– Давай я перевяжу тебе галстук.
– Давай. – Он улыбнулся и выпрямился. Когда я подошла к нему, он положил руки мне на бедра, и я, не в силах сделать даже слабенький вдох, принялась перевязывать узел его галстука.
– Шесть недель – это как вечность, – тихо сказал он. Я покраснела. Именно такой срок, по словам доктора Уайз, нам полагалось выдержать после рождения близнецов, прежде чем «возобновить супружеские отношения». Я постеснялась сказать ей, что возобновлять, собственно, нечего. По крайней мере, что касалось супружеских отношений. И уж точно не во множественном числе.
