– Но как она узнала про сверток? Он был отправлен по почте в 1898 году. Где он был с 1898 по 1922 год?
Некоторое время Джек молчал, упорядочивая мысли в голове так, как я любила делать это на бумаге.
– Понятия не имею, – признался он. – Но ты знаешь, как это выяснить.
Меня охватила дрожь. Я вспомнила безглазую женщину, смотревшую на меня с верхней ступеньки лестницы, ярость взрывающихся окон, падающую с потолка люстру. Я также подумала и о Луизе, и об отправленной по почте бандероли, и ухватилась за них обеих, как доказательство того, что Джек не знал всех ответов. Что еще есть шанс, что он ошибался. Я повернулась к нему спиной и зашагала к ступенькам веранды.
– Пойду прогуляюсь. Хочу проветрить голову, чтобы быть готовой к сегодняшнему вечеру. Я вернусь раньше, чем сюда приедет моя мать.
– Мы с тобой на одной стороне, Мелли. Не воспринимай меня как врага.
Вместо ответа я захлопнула за собой дверь веранды. Причем с таким громким стуком, что тотчас же осознала: мне легче злиться на Джека, чем признаться самой себе, что я слишком долго ошибалась относительно столь многих вещей.
Когда я вернулась, было уже темно, и моя мать ждала меня на веранде вместе с Джеком. Между ними на полу стоял открытый пакет от «Липких пальчиков». Увы, аромат шашлыка никак не подействовал на мой скрученный дурным предчувствием живот.
– Я позвонила Джеку, и он сказал, что ты не ела. И я подумала, дай-ка я принесу тебе ужин. Тебе понадобится сила.
Я покачала головой, не решаясь посмотреть обоим в глаза.
– Спасибо, но сейчас мне не хочется есть. Со мной все будет в порядке.
Джек протянул мне бутылку воды.
– Выпей.
Пробормотав слова благодарности, я взяла у него бутылку и пригубила. И лишь тогда поняла, как мне хочется пить. Выпив всю воду, я завинтила крышку и поставила бутылку рядом с бумажным пакетом.
– Вы готовы?
Моя мать кивнула и повернулась к Джеку.
– Думаю, тебе лучше пока оставаться здесь. Я позвоню, если ты нам понадобишься.
– А по-моему… – начал он.
– Они будут разговорчивее, если будем только мы, женщины. Мы все матери, и это поможет нам найти общий язык. – Моя мать нахмурилась. – К тому же есть риск, что ты отвлечешь их внимание на себя.
С этими словами она протянула мне руку. Я взяла ее, и мы вошли в темное фойе. Я потянулась, чтобы включить настольную лампу в вестибюле, но мать удержала меня.
– Призраки обычно более активны без электрического освещения. – Поставив на столик сумочку, она вытащила фонарик и передала его мне. – Мы лучше воспользуемся этим.
Я заметила в сумочке аккуратно сложенные перчатки, и по моему телу вновь пробежала дрожь. Я обернулась и увидела стоящего на пороге Джека.
– Я буду держать дверь открытой, и ждать вас здесь.
Я тотчас ощутила теплый прилив благодарности и целый букет других чувств – некоторые из них я даже не смогла опознать.
– Спасибо, – прошептала я, повернулась и последовала за матерью в дом.
Тот тихо дышал вокруг нас: ощущение невидимых глаз, наблюдающих за нами из темноты, нервировало.
– Луиза? – позвала я, и мой тихий голос эхом отразился от высоких потолков. – Ты здесь? Мы нуждаемся в твоей помощи.
Подождав немного, мы двинулись в холл. Луиза ждала нас у основания лестницы. Я не видела ее, но ощутила ее материнское присутствие еще до того, как уловила аромат роз. Начиная от кончиков пальцев и до плеча по моей руке, что сжимала руку матери, как будто пробежал ток, словно кто-то внезапно включил сверхъестественный рубильник. Мать крепче сжала мою руку.
– Не отпускай, – прошептала она.
– И не подумаю, – прошептала я в ответ, ведя ее к лестнице. Внезапно я услышала гул голосов, мужских, женских и детских; услышала удары сабель солдат-янки, когда они рубили перила, оставляя шрамы, которые были видны даже сегодня. Мимо нас верх по ступеням наперегонки пробежали шаги, и я ощутила прикосновение маленькой ручки к моей руке. Как будто все бывшие обитатели дома сбежались, чтобы стать свидетелями того, что должно было произойти дальше.
Меня уже вовсю била дрожь, мои пальцы грозили выскользнуть из рук матери.
– Мы сильнее их, – мягко сказала она, напоминая мне обо всех тех случаях, когда она говорила мне эти слова, и о том, как они ни разу не подвели нас. Я вцепилась в эту мысль с той же силой, что и в ее руку, зная, что при всех моих сомнениях это единственное, во что я могу верить. Я направила луч фонарика на верхнюю ступеньку лестницы. Впереди мелькнули ноги в туфлях двадцатых годов и светлых чулках.
– Она ведет нас на чердак.
Мать посмотрела на меня, и я на миг подумала, что она скажет мне, что мы должны пересмотреть наш план. Но вместо этого она сказала:
– Пойдем за ней. Она хочет нам кое-что показать.
Чувствуя со всех сторон присутствие призраков, мы медленно зашагали по лестнице. Меня не оставляло чувство, будто мы идем сквозь враждебно настроенную толпу. Я ускорила шаг и вышла на верхнюю ступеньку. В этот миг дверь, ведущая на чердак, распахнулась.
– Отлично, – пробормотала я, изо всех сил стараясь сдержать дрожь. Мы с матерью медленно двинулись по коридору к чердаку. Дойдя до двери, мы замерли на мгновение, а потом, неловко сцепив руки, одна перед другой начали взбираться по узким ступеням.
Полная луна проливала бледный, молочный свет в два небольших окна, освещая большую часть комнаты и оставляя остальную ее часть в тени, создавая по периметру городской пейзаж из темных фигур. Я выключила фонарик, и мы увидели голубое свечение, исходившее не из окон.
Странный свет пульсировал и двигался, имитируя дыхание, его темный центр расширялся, пока он перемещался по потолку, а затем остановился в дальнем углу чердака. В том же углу я нашла сундук Луизы с ее альбомами, а моя мать – фотографии младенцев в крестильных платьицах.
– Луиза? Ты показываешь нам эту часть чердака, чтобы подтвердить, что это ты?
Мы застыли на месте, прислушиваясь. Внизу напольные часы пробили девять раз, и последний удар эхом разнесся по пустому дому, словно крик ребенка, зовущего мать. Призрак не ответил, но свет внезапно сжался в крошечный светящийся шар на угловой половице. Я попробовала еще раз.
– Почему ты пожертвовала в музей одну из колыбелей? Потому, что ты знала, что у тебя больше не будет детей, или была какая-то другая причина?
Ответом мне вновь была тишина. Шар света сжимался все больше, становясь при этом все ярче, пока на него стало невозможно смотреть. Я сглотнула и заставила себя задать следующий вопрос.
– Твои причины как-то связаны с Шарлоттой Вандерхорст и ее сыном Уильямом?
Позади нас у ступенек послышался шелест тафты. Щелкнув фонариком, я направила луч, но мы ничего не увидели. Воздух как будто сгустился, стало труднее дышать. Моя мать еще сильнее сжала мою руку, давая понять, что она тоже ощутила изменение атмосферы.
