– Например, в толпе?
Я поняла, что он имеет в виду обращение герцога к горожанам, и кивнула.
– Да. Или когда кто-то проецирует свою боль, не сознавая этого. Но это редкость. Я вижу не более того, что видишь ты или любой другой, но чувствую, что человек это делает.
– Ты… просто ощущаешь, что чувствуют люди?
Я подняла голову.
Он уставился на меня слегка расширенными глазами.
– То есть ты чувствовала боль Эйррика с его очень мучительной раной?
Я кивнула.
Хоук заморгал.
– Должно быть, это было…
– Очень больно? – докончила я. – Да, но это не худшее из того, что мне доводилось чувствовать. Физическая боль всегда теплая и острая, но душевная, эмоциональная боль… словно окатывает студеной водой в холодный день. Такая боль гораздо хуже.
Хоук подошел к кровати и сел рядом со мной.
– А ты можешь чувствовать другие эмоции? Радость или ненависть? Облегчение… или вину?
– Могу, но только с недавних пор. И я не всегда точно знаю, что чувствую. Приходится полагаться на то, что мне знакомо и… – Я пожала плечами. – Но думаю, на твой вопрос можно сказать да.
Впервые за все время нашего знакомства Хоук потерял дар речи.
– И это не все, что я могу, – добавила я.
– Ну еще бы.
Я проигнорировала сухость его тона.
– Еще я могу облегчать боль через прикосновение. Обычно человек этого не замечает, если только не был охвачен очень сильной и очевидной болью.
– Как?
– Я думаю о… счастливых моментах и посылаю их через связь, которую устанавливает мой дар, – объяснила я.
Хоук опять уставился на меня.
– Ты думаешь о счастье, и это срабатывает?
– Ну, я бы так не сказала. Но да.
На его лице промелькнуло нечто непонятное, и он поймал мой взгляд.
– Ты когда-нибудь ловила мои эмоции?
Я хотела солгать, что нет.
– Да.
Он выпрямился.
– Поначалу я делала это не намеренно… ладно, намеренно, но только потому, что ты всегда казался… не знаю. Ты выглядел как зверь в клетке, когда я видела тебя в замке, и мне было любопытно узнать почему. Я понимаю, что мне не следовало это делать. И делала это… нечасто. Заставила себя прекратить. Вроде того. – Его брови взлетели на лоб. – Большей частью. Иногда я просто не могла удержаться. Это все равно что отрицать собственную природу и…
И не применять то, с чем я родилась.
Вот почему порой было так трудно контролировать дар. Разумеется, нередко меня подстегивало любопытство, но это казалось противным природе – отвергать дар и держать взаперти. Это угнетало.
Так же, как вуаль, правила, ожидания от меня и… будущее, которое я никогда не выбирала сама.
Почему вся моя жизнь кажется такой неправильной?
– И что ты почувствовала от меня?
Оторвавшись от размышлений, я посмотрела на него.
– Печаль.
На его лице возникло потрясение.
– Глубокое горе и сожаление. – Я опустила взгляд на его грудь. – Они всегда там, даже когда ты дразнишься и улыбаешься. Не знаю, как ты с ними справляешься. Я решила, что большая их часть связана с твоим братом и другом.
Хоук ничего не ответил, и я подумала, что сказала слишком много.
– Прости. Не следовало применять на тебе дар и, наверное, нужно было просто солгать…
– А ты пыталась облегчить мою боль?
Я положила ладони на колени.
– Да.
– Дважды. Правильно? После урока со жрицей и в ночь Ритуала.
Я кивнула.
– Что ж, теперь я понимаю, почему мне стало… легче. В первый раз это длилось… проклятье, длилось какое-то время. Впервые за годы я так спокойно спал. – Он издал короткий смешок, и я глянула на него. – Плохо, что это нельзя разливать по бутылкам и продавать.
Я даже не знала, что сказать.
– Почему? – спросил он. – Почему ты забрала мою боль? Да, я… печалюсь. Постоянно скучаю по брату. Эта тоска преследует меня, но она терпима.
– Знаю. Ты не давал разрешения вмешиваться в твою жизнь, но я… мне не нравилось знать, что тебе больно, – призналась я. – А я могла помочь, хотя бы временно. Я просто хотела…
– Чего?
– Хотела помочь. Хотела использовать дар на благо людям.
– И ты это делала? Не только со мной и Эйрриком?
– Делала. Помнишь про́клятых? Я часто облегчала их боль. И Виктер страдал ужасными головными болями. Я иногда помогала ему и Тони, но она не знает.
– Так вот откуда пошли слухи. Ты помогала про́клятым.
– И иногда их семьям. Приходилось, если они сильно убивались.
– Но тебе этого делать нельзя.
– Нельзя, и это так глупо. – Я воздела руки. – Я не должна этого делать. Причина вообще бессмысленна. Разве боги уже не сочли меня достойной, если наделили этим даром?
– Вполне логично. – Хоук помолчал. – А твой брат так может? Или еще кто-то из родных?
– Нет. Только я и последняя Дева. Мы обе родились под покровом. Мама поняла, что у меня дар, когда мне было года три-четыре.
Он нахмурился и опять уставился на меня как на головоломку с недостающими частями.
– Что?
Он покачал головой, стряхивая изумление.
– А сейчас ты меня читаешь?
– Нет. Я правда стараюсь этого не делать, даже если очень хочется. Это все равно что жульничать, когда речь идет о ком-то…
Я осеклась. Я хотела сказать: «о ком-то, к кому я неравнодушна».
У меня внутри все перевернулось. Я с округлившимися глазами повернулась к Хоуку. Я к нему неравнодушна. Весьма. Но не так, как неравнодушна к Тони или Виктеру. Это другое.
О боги.
Наверное, это не очень хорошо, но и плохим не кажется. Это как предвкушение и надежда, радостное волнение и еще много чего другого. Но ничего плохого.
– Я бы не прочь иметь твой дар, потому как мне хотелось бы знать, что ты сейчас чувствуешь.
Хорошо, что он не знает.
– Я ничего не чувствую от Вознесшихся, – выпалила я. – Абсолютно ничего, хотя знаю, что они испытывают физическую боль.
– Это…
– Странно, правда?
– Я хотел сказать «тревожно», но да, это странно.
Я наклонилась вперед и понизила голос:
– Знаешь, меня всегда беспокоит, когда я ничего не ощущаю. Это должно бы казаться облегчением, но на самом деле нет. Мне просто… становится холодно.
