– Что ты делаешь?
– Расслабляю тебя. – Он опустил голову.
– Как это меня расслабит?
– Подожди, я тебе покажу.
Я хотела было сказать, что не нужно мне ничего показывать, но его ладонь начала медленно двигаться. Я закрыла рот. Каким-то образом он просунул руку под мое одеяло, под плащ и свитер, к тонкой нижней рубашке. Его пальцы описывали круги, сначала маленькие, потом побольше, пока он не опустился ниже пупка, а его большой палец почти касался снизу моих грудей. Он просто гладил меня по животу, но ощущение было новым, и казалось… что это нечто большее. От его руки исходило будоражащее тепло.
– Не думаю, что меня это расслабит.
– Расслабит, если ты перестанешь вытягивать шею. – Он вдруг наклонил голову и коснулся губами моей щеки. – Поппи, ляг на спину.
Я сделала, как он просил, только потому, что его губы были так близко к моим.
– Когда ты меня слушаешься, мне кажется, что сейчас звезды упадут с неба. – Он тоже опустился, чтобы говорить мне в ухо. – Хотелось бы как-то поймать этот момент.
– Ну а теперь я хочу опять поднять голову.
– Почему я не удивлен? – Поглаживания переместились ниже пупка. – Но если ты поднимешься, то не узнаешь, что я затеял. А если я что-то о тебе знаю, так это то, что ты любопытна.
Под его рукой расцвело ответное тепло и распространилось вниз. Я бросила нервный взгляд на гвардейца.
– Я… я не думаю, что надо это делать.
– Что «это»? – Он коснулся пояса моих штанов, и я дернулась. – У меня есть вопрос получше. Поппи, зачем ты приходила в «Красную жемчужину»? Зачем позволяла себя целовать под ивой?
Я открыла рот, но его губы коснулись моей щеки, похитив все слова.
– Ты пришла туда пожить в свое удовольствие. Разве не так ты сказала? Ты позволила мне затянуть тебя в пустую комнату, чтобы испытать что-то новое. Позволила целовать себя под ивой, потому что хотела испытать новые ощущения. В этом нет ничего неправильного. Вообще ничего. – Его губы скользнули по моей щеке, вызывая приятную дрожь на коже. – А почему нельзя сегодня?
Я на мгновение закрыла глаза и сразу открыла, сосредоточившись на гвардейце.
– Позволь показать тебе немного из того, что ты пропустила, потому что больше не приходила в «Красную жемчужину».
– Гвардейцы, – прошептала я.
Меня беспокоили именно они. Не боги. Не правила. Не то, кто я.
– Никто не видит, что я делаю. – Его рука скользнула дальше, между моих бедер. Я ахнула, когда он обхватил меня снизу ладонью. Ткань штанов больше не казалась плотной. – Но мы знаем, что они там.
Я едва дышала от вихря ощущений внизу живота и ноющей тяжести в груди.
– Они понятия не имеют, что происходит. Не знают, что моя рука между ног Девы. – Его голос превратился в горячий шепот. Он подтянул меня назад и прижался ко мне, а с моих губ сорвался еще один вздох. Мой зад угнездился между его бедер. Он издал глубокий, раскатистый звук, от которого меня обдало жаром. – Они понятия не имеют, что я к тебе прикасаюсь.
Он больше не держал меня ладонью, он прикасался, потирая двумя пальцами шов штанов, прямо посередине. Меня затопило волной влажного жара. Я опустила взгляд, почти ожидая увидеть, что он делает под одеялом.
Я ничего не увидела в темноте.
Зато все чувствовала.
Как он туда добрался? Я не могла понять и не была уверена, что хочу в этом разбираться. Я уже ощутила вкус к тому, что сейчас чувствую, и простое поддразнивание казалось нечестным. И разве не это означает жить полной жизнью? Брать больше, чем глоток здесь и кусочек там. Хотелось выпить залпом и проглотить столько, сколько получится.
Я хотела чувствовать как можно больше, особенно после того, как долгое время испытывала лишь боль и гнев. Сейчас они оба пропали.
Я скоро приеду в столицу, и вполне возможно, что мое Вознесение произойдет раньше, чем ожидалось. А если я после него выживу, то не сомневаюсь, что, кем бы я ни стала в итоге, я не испытаю и половины того, что вызывает во мне Хоук, будь то раздражение или гнев, смех или веселое удивление, или вот это… эта всепоглощающая волна острого удовольствия.
Его пальцы играли со швом, нажимая так, что я ощущала это прикосновение всем телом до самых кончиков пальцев. Каждый участок моего тела обрел повышенную чувствительность.
И как, по его мнению, это поможет мне заснуть?
Я сейчас очень даже бодрствовала, пульс стучал, сердце бешено колотилось, а он прикасался и тер так, что мои бедра начали извиваться.
Он передвинул руку вверх по штанам, и его ладонь коснулась голой кожи в нижней части живота. Длинные пальцы нашли пульсирующую точку и начали совершать медленные, размеренные круги.
– Держу пари, что ты мягкая, влажная и уже готова. – Его голос прозвучал как низкое рычание над моим ухом. – Мне проверить?
Я содрогнулась, наполовину боясь, что он проверит.
И еще наполовину – что не проверит.
Трение его пальцев, грубая ткань на моей коже… и его слова… О боги, это неприлично, абсолютно греховно, и я не хотела, чтобы это прекратилось.
– Хочешь? – спросил он, и мои бедра инстинктивно поднялись, ища его прикосновений. Он опять издал тот же звук, это одобрительное рычание, такое дикое и первобытное. – Я могу сделать больше.
Слегка приоткрыв глаза, я наблюдала за фигурой одного из гвардейцев, патрулирующего северную сторону лагеря. Кожа и все тело горели запретным жаром, а бедра опять начали двигаться. На сей раз это не была неконтролируемая реакция, я целенаправленно покачивала ими в такт медленным, размеренным кругам, которые описывали его пальцы, и с восторгом принимала последовавшее за этим болезненное удовольствие.
Не следовало такое позволять. Даже в уединенной комнате, а уж тем более не здесь, где кто-нибудь из караульных мог просто оглянуться. Если бы они присмотрелись внимательнее, то поняли бы: что-то происходит. Я почти уверена, что ближайший к нам гвардеец, за которым я наблюдаю, – Киеран. Похоже, он так же бдителен, как и Хоук.
Это неправильно.
Но тогда почему же это… кажется таким правильным? Таким хорошим? Я превращалась в существо из жидкости и пульсирующего огня, все благодаря этим двум длинным, изящным пальцам.
– Поппи, ты чувствуешь, что я делаю?
Я кивнула.
– Представь, каково станет, если между моими пальцами и твоей кожей ничего не будет?
Я содрогнулась.
– Я бы сделал это. – Его пальцы надавили чуть сильнее, чуть грубее, и мои ноги дернулись. – Я бы проник в тебя, Поппи. Ощутил бы твой вкус. Держу пари, ты сладкая как мед.
О боги…
Я прикусила губу и выпустила одеяло. Опустив руку вниз, положила на его предплечье. Он остановился. Он ждал. Я без слов приподняла бедра к его руке, а мои пальцы впились в его кожу. Ноющая боль становилась невыносимой.
