Целью атаки Павла стал эсминец, стоявший у пирса. С него стреляли со всех стволов по самолетам. Павел тоже боеприпасы не жалел. Торпедоносец совершает всего одну атаку. Сбросив торпеду, выходит из боя и возвращается на базу. Поэтому и снаряды к пушкам беречь не надо. Каждый снаряд по эсминцу это ущерб для врага, не исключено – убитые. Штурман выводил самолет прямо на центр корабля. Легкий толчок, это штурман сбросил торпеду, тут же подтвердив по СПУ – самолетному переговорному устройству. Павел потянул штурвал на себя, дал полный газ. Он решил не делать вираж, а пройти над эсминцем. Расстояние уже мало, и если разворачиваться, получится как раз над пирсом. Тогда по нему будут стрелять из всех стволов. Промчался буквально над мачтами корабля. И уже затем разворот, вне зоны действия зениток, над сушей. Штурман доложил:
– Наблюдаю попадание по цели и очаг возгорания.
По порту, по находящимся в акватории кораблям поочередно наносили атаки другие самолеты эскадрильи. Вот уже последний самолет атакует. Павел перевел самолет в пике. Не все снаряды пушечные с курсовой установки израсходованы, а самоходная баржа целехонькая стоит у дальнего причала. Дал по барже очередь, не одну. Начал вывод из пикирования, а с баржи «эрликон» очередь дал, угодил по левому мотору. За ним сразу белая полоса потянулась. То ли дым, то ли охлаждающая жидкость. Павел мотор заглушил, выключив зажигание и перекрыв кран подачи бензина. «Дуглас» и на одном моторе летел устойчиво, без потери высоты, только скорость упала. От своей эскадрильи отстал. Но прикрывающие торпедоносцев истребители не бросили одиночную машину. Одна пара шла немного позади и выше «Бостона», охраняя. Для немецких истребителей одиночный и поврежденный самолет – лакомая добыча.
Павел дотянул до аэродрома, сел. При осмотре мотора оказалось, что перебита трубка охлаждения. Механики успокоили:
– Дел на полчаса. Заменим трубку, зальем антифриз и хоть на Берлин!
Отделался легко, опасался, что поврежден мотор. Хотя они уже почти выработали ресурс и вот-вот их надо снимать и отправлять на капитальный ремонт. Для замены двигателей американцы поставляли моторы в ящиках. Механики научились менять мотор за день, что в полевых условиях непросто. Для снятия и установки приспособили трофейный танковый тягач с гусаком на корме. Гусак – подобие стрелы у крана, служит для подъема грузов. Без подъемных механизмов двигатель не заменить, он больше тонны весит.
Фотоснимки попадания торпеды в эсминец подтвердили, а это запись в формуляр и денежная премия. Хоть и невеликая, а приятно.
Аэродром, где располагался полк, на берегу Балтики, а желающих искупаться немного, потому что вода холодная. По ощущениям – не больше 17–18 градусов. Многие члены экипажей до Борков море видели только с самолета. Поэтому лезли в воду, пробовали на вкус. «Моржей» не нашлось. Соленую воду после купания в заливе смывать пресной водой надо, а то чесаться начинали. Хотя в этих местах вода не очень соленая, разбавлена пресной из Невы.
В середине сорок четвертого уже никто из военнослужащих Красной армии, из населения не сомневался, что победа будет за нами. Вопрос только во времени. Немец еще силен, но уже пятится, сил на крупные наступательные операции нет. И солдаты вермахта уже не те. Если в сорок первом здоровые, крепкие, наглые, потому как считали, что их победа – вопрос нескольких месяцев. А сейчас Павел видел военнопленных – хилые, в очках и глаза потухшие. В победу фюрера верили только фанатики из «СС». Впрочем, Павел военнопленных вблизи видел только пару раз. Из сборных лагерей их обычно эшелонами отправляли в наш глубокий тыл, на бывшие оккупированные ими земли, восстанавливать то, что разрушено.
За счет большего опыта, все же второй гвардейский МТАБ летал с 1939 года, воевал с первых дней войны, у экипажей были свои приемы атак вражеских кораблей. Первым в атаку шел топмачтовик, вел огонь из курсовых пушек, сбрасывал бомбы, фактически отвлекая внимание и огонь зениток на себя.
После атаки топмачтовик пролетал над кораблем и только потом разворачивался. Так он меньше времени находился в опасной зоне. Казалось бы, на боевом курсе, в атаке, самолет находится 10–15 секунд. Вроде немного, но когда по тебе лупят из всех стволов, эти секунды растягиваются в вечность. Особенно напрягало, что пилот должен вести машину точно, не отклоняясь по курсу и тангажу. Для зенитчиков удобно, цель большая, идет ровно, бронирования нет.
За топмачтовиком, который на себя отвлекает, идет торпедоносец, можно сказать крадется. Сбрасывает торпеду, подскоком уходит, буквально перепрыгивая корабль. И все равно, как ни ухитряйся, а потери велики. У летчиков-истребителей, людей рисковой профессии, выживаемость 6–7 боевых вылетов, а у экипажей минно-торпедных полков всего три! Большинство и опыта набраться не успевают. А особенности полетов над морем есть. Трудно на глаз определить высоту над водной гладью, трудно ориентироваться даже штурману, если солнце закрыто облаками или туман. И погода над морем может меняться быстро. Полковой метеоролог дает «добро» на вылет, обещая видимость «миллион на миллион», а вблизи предполагаемого конвоя туман или дождь, ветер.
Потому потери летного состава большие, только за десять месяцев боевых действий полк потерял более двухсот человек и 67 самолетов. Штатная численность – 32 самолета, столько же летчиков, как и штурманов, а воздушных стрелков вдвое больше, один в верхней пулеметной точке, другой в нижней. Фактически за это короткое время полк дважды сменил летный состав и материальную часть. В ВВС морфлота торпедоносцы неофициально считались смертниками. За потопление корабля давали ордена, денежные награды, но многие из награжденных награды получить не успевали, как комэск Тихомиров. Первый Герой Советского Союза в полку, а получить звезду не успел, погиб.
И неудивительно, что следующий вылет едва не оказался не крайним, как говорят летчики и моряки, а последним. Экипаж отправили в поисковый полет. От авиаразведки поступило сообщение, что в районе севернее Локсы видели транспорт и корабль охранения, которые шли на север. Авиаразведчик видел небольшой конвой больше двух часов назад, и сейчас они должны были уже выйти из пролива и неизвестно их местонахождение. Из боеготовых самолетов был один, как и экипаж, потому Павел получил приказ на вылет и приблизительный район поиска.
Взлетели, набрали три тысячи метров. На такой высоте можно дышать без кислородных масок и район обзора большой. Влево-вправо-вперед – видно на десятки морских миль.
Заметили впереди точку, взяли на нее курс, снизились, а это оказался советский корабль, моряки на палубе приветственно бескозырками размахивали. А куда же конвой делся? Зигзагами влево-вправо, на языке авиаторов это называется ходить галсами. Как пропал конвой! Может – стоит в небольшой гавани на разгрузке. А стрелка топливомера медленно, но неуклонно влево клонится, пора возвращаться на аэродром. Справа по курсу на удалении с десяток миль судно. Решил проверить. С малой высоты видно – самоходная баржа типа «Зибель». Фактически катамаран со скоростью хода десять с половиной узлов, для транспортной посудины вполне прилично. Предназначена для перевозки по морю вооружения, для высадки десанта. Имеет одну 75-мм пушку и счетверенный зенитный автомат «Эрликон». Хоть и баржа, а за рубль – двадцать не возьмешь. Павел боевой разворот заложил. Негоже возвращаться с торпедой, уж лучше баржу потопить. Снизился, лег на боевой курс, слушал корректирующие команды штурмана. С баржи из зенитки лупят, на три обычных снаряда один трассирующий. А ствола у зенитной установки четыре, и кажется, что в тебя сноп огня летит.
