В связи с продвижением в ходе зимнего наступления Красной армии, полк, где служил Павел, передислоцировался на другой аэродром, ближе к линии фронта. От Быково уже слишком далеко, лишний расход топлива и полетного времени. Не хотелось покидать Быково, к взлетно-посадочной привыкли. Для самолетов-разведчиков самое хорошее – твердое покрытие взлетно-посадочной полосы. Командование отдает приказ на разведку какого-либо интересующего их района. А распутица или мороз – командиров не интересует. Всем полком, поэскадрильно, перелетали под Балабаново, что в Калужской области. Технический состав перебрался автотранспортом. И в первые же дни на аэродроме случилась диверсия. Местность и населенный пункт недавно освобождены от немцев. То ли склонили кого-то из местных жителей, то ли перед отступлением привезли подготовленных агентов. НКВД за короткое время проверить всех невозможно.
На новом месте спалось беспокойно. В середине ночи Павел встал, вышел подышать воздухом. Вдруг на стоянке самолетов вспышка, сразу огонь занялся, охватил «пешку». Сначала у Павла мысль мелькнула – механики сплоховали. Технический персонал обслуживал по регламенту или ремонтировал технику или между полетами или ночью. Мало ли, масло вспыхнуло от искры? Побежал к горящему самолету, а навстречу человек в армейской форме. У механиков, техников комбинезоны темно-синие. В армейской, защитного цвета, только летный состав, так этот человек незнаком. Пусть не по имени-отчеству, но в лицо и по фамилиям Павел летный состав полка знал. На построениях лица и фамилии запоминались быстро. Боец из БАО? Батальона аэродромного обслуживания, в функции которого входит и охрана? Так у них винтовки. Заподозрил неладное Павел. Человек уже мимо прошел, почти пробежал, как Павел остановился, обернулся.
– Стоять!
И потянулся к кобуре. Неизвестный бросился бежать, Павел вырвал пистолет из кобуры, выстрелил вверх. А уже бил набат, подавая сигналы пожарной тревоги. Выстрел всполошил охрану. А Павел побежал за неизвестным. Тот бежал быстро. Павел опасался в него стрелять, пуля могла попасть в самолет на стоянке, нанести ущерб. Неизвестный неожиданно остановился и выстрелил в преследователя. Павел сразу упал на землю. Как человек военный, он понимал, что так больше шансов уцелеть. Стоянка последнего самолета уже в стороне, и он сделал несколько выстрелов в темноту. Прицелиться невозможно, стрелял в направлении врага. Раздался вскрик. Павел себе не льстил, снайпер из него никудышный. Попадание случайное. Со стороны стоянки топот ног. Часовой из БАО.
– Всем стоять! Оружие на землю, руки вверх!
Выстрел неизвестного в часового. Часовой тут же бабахнул из трехлинейки. И уже слышен топот дежурного караула. Подбежавший караульный начальник фонарем осветил Павла.
– Кто такой?
– Летчик третьей эскадрильи. Игнатов! Заметил неизвестного на территории аэродрома. При попытке остановить он открыл огонь. Я начал преследование. На помощь пришел часовой.
– Братерский! Ко мне!
Прибежал часовой, совсем молодой парень. Доложил о стрельбе, своих действиях. Но действо продолжалось. Пожарный расчет горящий самолет погасил, хотя он пришел в негодность. Зато примчался контрразведчик. От него попахивало спиртным. Мог себе позволить человек немного выпить, ему на следующий день не летать.
Выслушал доклад начальника караула, часового, Павла. При свете фонаря осмотрел убитого. У того «наган» при себе и при обыске никаких документов или вещей, вроде расчески или портсигара. Как будто специально карманы опустошил. Убитого на грузовике с сопроводительной бумагой отправили к судмедэксперту. А часового и Павла на допрос к контрразведчику.
После допроса Павел освободился утром. От полетов контрразведчик его временно отстранил. Но вечером вызвал через посыльного снова.
– Твое счастье! Смертельное ранение неизвестный получил из трехлинейки часового, а ранение в бедро из «ТТ». Подтверждаются твои слова, летун.
– Могу быть свободен?
– Можешь.
А ведь могло кончиться плохо, неизвестного могли счесть пособником Павла. Подозрительность в государстве, армии, обществе была возведена в абсолют. А в общем, не удивительно. Территория аэродрома не огорожена, даже колючей проволокой. И на всю большую площадь всего трое часовых на постах, не считая отдыхающих и бодрствующих смен.
На сей раз обошлось, а мог диверсант и убить из-за угла или контрразведчик обвинить, состряпать дело. Выводы Павел сделал, лишний раз ночью в одиночку из казармы или землянки не выходить.
Глава 4. Таран
После того, как немцы сменили направление главного удара – с Москвы на южное, разведывательные полеты тоже изменили вектор, не на запад, а на юг. Командование хотело знать, что происходит в немецких тылах. Подготовка к наступлению длится не меньше месяца – завезти боеприпасы, горючее, провизию, медикаменты, где-то их складировать. Сараем здесь не обойтись. И видимые следы подготовки всегда можно обнаружить. Повышенная активность автотранспорта, появление танков и штурмовых орудий. Понятно, что их маскируют – ветками, маскировочными сетками, а то и стогами сена. Однако при косом освещении, рано утром, бронетехника выделяется тенями. С чего это вдруг на ровном поле десятки холмиков? Или на лугу за день появилось полсотни стогов сена, если колхозов нет, а у жителей немцы угнали всю живность в Германию или съели и сено селянам не нужно. Помогали и партизаны. У немцев на любой технике – танках, автомашинах, тягачах были обозначения дивизии в виде трафаретных рисунков – слона, тигра в прыжке, орла. Как только появлялась техника с рисунком, которого раньше в этой местности не видели, партизаны по рации сообщали. Какой рисунок какой дивизии принадлежал, в разведгруппе уже знали, делали выводы – какая дивизия переброшена на данный участок фронта. Из многих мелких донесений, фотографий авиаразведки, допросов пленных, перехватов радиограмм складывалась общая картина. Но и немцы не зевали. Бомбардировщики наши вылетали на бомбежки как минимум одним звеном в три самолета, а чаще эскадрильей в девять самолетов. Так и бомбовый удар мощнее, и воздушным стрелкам отбиться проще. Для прикрытия бомберов в сорок втором уже давали истребительное прикрытие. А если в немецкий тыл летит одиночная «пешка», либо другой бомбардировщик, значит это разведчик и его надо сбить. Если от одного-двух «мессеров» удавалось отбиться, то от двух пар шансов не было. Да еще в 1941–42 годах немало летчиков и штурманов при покидании подбитой «пешки» сгубила радиоантенна. Шла она от фонаря кабины к шайбам обоих вертикальных рулей. Сбрасывают с подбитой машины фонарь, вываливается из кабины летчик или штурман, его воздушным потоком швыряет на провод. Раз! И головы нет, проводом как пилой срезало. У бортстрелка кабина между проводами и таких трагедий не было. В конце сорок второго с заводов пошли уже переделанные машины, при сбросе фонаря провода антенн слетали. А еще в 1941–42 годах немецкие летчики играли в благородство, наших летчиков на парашютах в воздухе не расстреливали. Впрочем, наши летчики так не делали вообще. А с 1943 года немцы, если позволяла обстановка, пытались сбитых летчиков расстрелять, все советским ВВС урон, летчика подготовить долго, сложно и дорого. До сорок третьего года уровень подготовки немецких летчиков превосходил квалификацию советских. В наших летных школах курсанту давали 30–40 летных часов. Взлет, полет по кругу, посадка. И всегда давали возможность пострелять на полигоне, побомбить. Немцев в летных школах обучали по триста летных часов, да еще теория. Инструкторами выступали эксперты, как немцы называли своих асов. В наших летных школах инструкторами зачастую были закончившие эту же школу с отличием, без летной практики, фронтового опыта. Люфтваффе вступило в войну с СССР, имея боевой опыт в Испании в 1937 году, в боях с Польшей и Англией. В Советском Союзе почти все летчики, воевавшие в Испании, были репрессированы. Опыт передавать было некому.
