– Молодец, парень!
– Я не парень, а девушка, – скривился от увесистого удара по плечу пилот.
– Прости! Я твой должник!
К самолету подъехал грузовичок-полуторка. И пилот, и Павел забрались в кузов, и вскоре машина остановилась.
– Штаб дивизии, – пояснила девушка.
Павел доложил дежурному о возвращении.
– Хорошо, утром вас отправят в полк, – пообещал дежурный.
Переночевал он на нарах в землянке техников. У них ночью самая работа. Утром на том же У-2 его перевезли в полк. В штабе уже были в курсе, что Павла вывезли.
– Рад, Игнатов, твоему возвращению, – сказал командир полка. – А что с другими членами экипажа?
– Самолет наш зенитки подбили. Поврежден был сильно, горел. Тянул, сколько мог, потом приказал покинуть машину. Бортстрелок не отозвалась и самолет не покинула. А штурман Яковлев прыгал первым, и я наблюдал приземление. Дальнейшая его судьба мне неизвестна. Я же после приземления сразу был задержан и содержался в нашей разведгруппе. Они по рации вызвали на себя У-2.
– Повезло. А сейчас ступай к контрразведчику. Правила такие, не ты первый, не ты последний.
Командир пожал плечами. Разведчики всех уровней – полковые, дивизионные, армейские – за линию фронта ходили часто. Разведку вели, брали «языков». Еще и пилоты сбитых самолетов оказывались на оккупированной территории, но чаще не в составе экипажа, а поодиночке. Потому контрразведчик проявлял к возвратившимся недоверие. Допросы, отстранения от полетов. Можно подумать, пилоты по своей воле оказались за линией фронта. И таких «сбитых» были десятки тысяч. Кто-то попал в плен, были те, кто пускал себе пулю в лоб, особенно в начале войны. Но большинство или переходили линию фронта и возвращались в строй, или находили партизанские отряды и сражались в их рядах. Но полной веры им уже не было. Не продвигали по службе, не допускали к секретным или совсекретным документам, старались в ближайшее окружение информатора внедрить.
Когда Павел постучал в дверь комнаты, которую занимал капитан из военной контрразведки, тот как раз изучал личное дело Игнатова. Двадцать шесть боевых вылетов, уже второй раз сбит, ни в чем порочащем не замечен, воюет храбро, имеет награду.
– Садись, младший лейтенант, закуривай.
– Спасибо, не курю.
– Похвально. Вот тебе листки бумаги и ручка. Подробно, с указанием дат, времени, координат, опиши, что произошло.
Павел писал медленно, долго, припоминая все подробности. Даты четко помнил, время приблизительно. Кто в бою постоянно на часы смотрит? Капитан прочел.
– Значит, по-твоему, бортстрелок погибла?
– Конечно, она же не покинула самолет. А он при падении взорвался, уцелеть невозможно.
Были еще вопросы по Яковлеву. Далеко ли от Павла приземлился, не был ли ранен?
– А кто командир разведгруппы?
– Не могу знать, он не представлялся. Думаю – по его рации, по позывным узнать можно.
– Учить хочешь?
– Никак нет!
– Ладно, пока свободен!
– Есть, – вскочил Павел.
Несколько дней чувствовал себя не в своей тарелке. Идет боевая работа, взлетают и садятся бомбардировщики. И ему хочется летать, а не на чем. Даже техник, механики, закрепленные за его «пешкой», нашли себе работу, перебирали агрегаты, требующие ремонта. Из двух-трех собирали один. И таких, как Павел, в полку собрался десяток, «безлошадных» летчиков. По приказу командования через неделю все «безлошадные» были откомандированы «дугласом» под Астрахань, в запасной авиаполк. Полк тыловой, потому питание по тыловым меркам, скудноватое. Что Павла напрягало, так чувство второсортности. Пилоты, прилетевшие с ним на «дугласе», уже все убыли в боевые части. Из прибывших тем самолетом он остался один. Понял, конечно, откуда ветер дует, сделал контрразведчик в личном деле отметку о пребывании на оккупированной территории. «Покупатели» из авиаполков, как называли представителей авиачастей, предварительно просматривали личные дела. Кому охота брать летчика с пятном? Не мог знать Павел, что уже после войны появятся анкеты, где отдельным пунктом будет – «Находился ли на оккупированной противником территории?». Под противником понимались все воевавшие против СССР страны – Финляндия, Германия, Венгрия, Румыния, Болгария, Италия, Япония.
Месяц, почти до середины декабря Павел провел в запасном полку. Все же нашелся «покупатель», которому были нужны опытные боевые летчики. Павел был рад покинуть запасной авиаполк. В другое время, не имея отметки в личном деле, был бы рад отдыху. За пять месяцев боев, постоянно подвергаясь смертельной опасности, теряя соратников, физически и морально устал.
В полку никого знакомых, да еще попал в разведывательное звено. Самолет знакомый, ПЕ-2, но в варианте разведчика. В бомболюке установлен фотоаппарат, довольно большой, широкопленочный, с солидным объективом. После разговора со штурманом из экипажа Павел понял, что попал как «кур в ощип». В полетах много особенностей. При дневной фотосъемке самолет надо вести, точно выдерживая курс, даже если по тебе стреляют зенитки или истребители. Но хуже ночная съемка. Нужно сбросить фотобомбу, которая срабатывает в воздухе, давая яркий свет в течение нескольких секунд. И надо точно в это время сделать серию снимков, когда местность внизу ярко освещена, как при вспышке молнии.
У Павла вообще не было опыта ночных полетов, сначала приуныл. Но пилоты звена посоветовали не паниковать. И штурман и бортстрелок опытные, не один вылет совершили, подскажут. Прежний летчик был комиссован с летной работы по язве желудка.
И вот первый вылет. Взлетели, перед линией фронта к ним присоединилась пара «яков» для охранения. За несколько дней до вылета Павел старательно изучал полетную карту. Сколько их пришлось изучать за неполные полгода войны! В разведывательных полетах главное звено – штурман. Он определяет высоту и курс. Самое плохое в разведывательных полетах, когда цель прикрыта низкой облачностью. Над облаками лететь – цель не увидишь, под облаками – мал угол обзора и высока угловая скорость, снимки получаются смазанными. А командование требует свежих данных. Под Москвой началось крупное контрнаступление советских войск 5 декабря 1941 года. Подошли свежие сибирские дивизии. Раньше их нельзя было снять, была неясна ситуация с Японией. На кого они нападут – на СССР или Америку? Армия у Японии на тот момент была многочисленная, хорошо обученная. А еще и дух самурайский витал. Только в японской авиации были летчики-камикадзе. И еще был фактор – потерпев поражение от СССР на Халхин-Голе и у озера Хасан, японцы Советского Союза побаивались. Все же их бронетехника, те же танки «Ха-Го» сильно уступали советским Т-34 или немецким Т-III.
При любом наступлении для планирования операции разведданные нужны как воздух. Без них любая операция обречена на провал. Активно действовали все виды разведки – агентурная, войсковая, авиационная. Немцы понимали, что если в небе появился «ПЕ-цвай» с истребителями, то это разведчик. И сбить его пытались всеми силами. Высылали зачастую две пары «худых». Пока одна пара связывала боем наши «яки», другая атаковала «пешку». Однако не зря говорят, что новичкам и пьяным везет. Поговорка о картежниках, но и на фронте зачастую себя оправдывала. Сделали облет района и ни одного вражеского истребителя. И курс выдерживал по приборам и высоту, и воздух был спокойный, обошлось без болтанки. Иной раз вертикальные перемещения воздушных масс такие, что без привязных ремней шишки себе набили бы о фонари кабины. Причем если одно крыло вверх пошло, то качественного снимка уже не получится. Но первый блин не вышел комом. Специальный техник из фотолаборатории снял отснятые кассеты и ушел проявлять. Дешифровщики признали снимки на всех пленках качественными. На фронте не так много бывает радостных событий, было приятно.
