— Дай руку, боярин. — Молчан бесцеремонно стянул с меня перчатку. — Терпи!
Ойкнул я скорее от неожиданности — болевые фильтры отработали, как положено, да и Молчан проделал все настолько быстро, что я еле успел увидеть мелькнувшую в его пальцах длинную костяную иглу.
Кровь крупными каплями падала в раскаленную на жаровне миску и тут же начинала шипеть и пузыриться. Но стоило Молчану прошептать всего несколько слов — бурление тут же прекратилось. Кровь собралась в одну большую кляксу и лишь легонько перекатывалась по слегка подрагивающему металлу, будто превратилась во что-то вроде расплавленного пластилина… или свинца. Молчан довольно крякнул, достал из-з пазухи крохотный пузырек и вытряхнул в миску его содержимое.
Я ожидал вспышки пламени, хлопка — хоть какого-нибудь спецеффекта — но произошло ровным счетом ничего. Только алая клякса на дне увеличилась раза в полтора. Но Молчан ничуть не выглядел разочарованным — скорее наоборот.
— Добро, — кивнул он. — Теперь говори, боярин.
— Что это? — Я указал на разложенные на столе предметы. — Что ты сделал?
— А что видишь? — Молчан усмехнулся и ловко подхватил все еще горячую миску с жаровни полой рясы. — Что разумеешь?
— Кровь, — буркнул я. — И все.
— Верно. — Молчан повернулся обратно ко мне. — Единая — твоя да сестры твоей, Златы. Приняла родная кровь родную, смешалась. А коли не брат бы ты ей был — вся бы расплескалась да разошлась. То ворожба верная. Даже Вия обмануть можно — а кровь ничем не обманешь.
— И зачем ворожба твоя нужна?
— А чтобы знать, что ты тот, кем себя называешь, — Молчан погрозил мне пальцем, — а не чудище несмертельное. Много ли ума надо девку провести? А меня не проведешь.
Чудище несмертельное? Это ведь…
— Не пужайся, боярин. — Молчан изобразил что-то похожее на улыбку. — Вижу я теперь, что ты Злате брат единокровный. В вас обоих дар особый — да только ты старший — посильнее будешь. Слыхивал я, как ты Вишиневу вспять повернул.
— Сам не ведаю, как вышло, — признался я.
— Испужался Саврошки-подлеца — вот и проснулась сила. — Молчан пожал плечами. — Коли сможешь мою науку знать — и не такое сдюжишь. Да только непростое то дело — ума да покоя требует. Потому и не стал Злату крепко учить. Справная она, да неглупая — а все одно девка.
Мужской шовинизм во всей красе. Какие-нибудь феминистки за такое сожрали бы бедного старика прямо в келье. Но у меня уж точно есть проблемы посущественнее, чем дискриминация по половому признаку. К примеру — целая куча вопросов. Про несмертельных чудовищ, про самого Молчана, про Злату, про князя… Но задал я, наверное, самый дурацкий из всех.
— Ты желаешь меня учить?
— Не я. — Молчан покачал головой. — Видать, на роду так написано — тебе у меня учиться. Значится, тому и быть.
Вот так, просто? Без каких-то там вступительных экзаменов, проверок или нудного собеседования часа на полтора? Нет, конечно, я и сам хотел…
— Ты меня не знаешь! — Я тряхнул головой. — А что князь? Он ведь…
— Служу я князю. — Молчан поднял узловатый палец вверх. — Служу — да не он надо мной владыка.
— А кто тогда?
— А то тебе, боярин, покамест знать не положено, — вздохнул Молчан. — Все одно — не уразумеешь. Ежели сможешь учиться — ко времени все узнаешь. Нет — так не обессудь, то тебе без толку, выходит.
Вот так дед. Мог бы — хотя бы ради приличия — поинтересоваться, нужно ли мне вот это все… Да и ладно! Конечно — нужно!
— Дорогого такая наука стоит. — Я сложил руки на груди. — А чего взамен попросишь?
— Дорогого стоит… — эхом повторил Молчан. — На то своя цена — да не мне ты ее заплатишь, боярин. Моя выгода другая.
— Какая?
— Сколько мне годков? — Лицо Молчана прорезала хитрющая улыбка. — Угадаешь?
— Сто! — буркнул я и, подумав, поправился. — Сто, и еще двадцать…
— Два раза по сто — да еще полста. — Молчан прошагал к двери. — Сила во мне великая, такую человеку и вовсе носить не положено. И пока не передам кому — не помереть мне смертью никак, не упокоиться.
Вот так подарочек… Что-то часто мне в последнее время предлагают эту самую вечную жизнь… Впрочем, как раз Молчан-таки бессмертие благом, похоже, не считал — поэтому и спешил поскорее спихнуть на мои сравнительно молодые и крепкие плечи…
— Ступай, боярин. — Волхв распахнул передо мной дверь. — А завтра приходи, как солнце встанет. Не промедли — да один явись! Об чем говорить будем — то для чужих ушей худо.
Глава 8
Я открыл глаза и, проморгавшись, вытянул из головы штекер. Очередные йотун знает сколько часов в вирте. Весьма успешные… и богатые на события. Я вновь прокрутил голове весь прошедший день, раскладывая воспоминания по полочкам.
Так… Оживший — а теперь еще и бессмертный — Романов мне, похоже, все-таки не приснился. И все в очередной раз перевернулось с ног на голову. И на кону уже не бешеные деньги и жизни неписей «Гардарики», а судьба реального мира.
— Антон, ну как там? — негромко поинтересовалась Катя.
Она сидела в кресле, держа в руках небольшую книжку. Что-то в мягкой цветастой обложке. Наверняка любовный роман, позаимствованный в холле на первом этаже — а скорее просто забытый прямо здесь, в номере, кем-то из предыдущих постояльцев. Вот уж не думал, что она такое читает…
— Да как там… как обычно. — Я указал на лежавший на второй половинке кровати Катин ноут с переходником. — А ты сама — не?..
— Честно — не могу. — Катя нервно усмехнулась и отложила книгу. — После такого — просто не могу. Колбасит.
Выглядела она, и правда, неважно. Измученная, всклокоченная, синяки под глазами… Так и просидела целый день, пялясь то в книжку, то в едва слышно бормочущую панель телевизора? А я тоже хорош! Воткнул в голову провод и слинял вершить судьбы мира.
Надо что-то делать. Сходить к Вячеславу за обещанным шампанским? Хотя тут скорее водка нужна. И две рюмки — не чокаясь.
Или просто взять и рассказать ей все?! Что оплакивать, по сути, некого — хитрый старикан разыграл драму и под шумок удрал в виртуальное пространство. Вполне возможно, загляни Катя в игру — он показался бы и ей… Или нет? Романов не оставил на этот счет никаких инструкций — да и вообще не в его стиле запрещать или, наоборот — что-то настойчиво рекомендовать. Кажется, будущий правитель Всея «Гардарики» должен обладать свободой воли — и это обязательное условие. Я могу выдать Кате тайну Романова — а могу и не выдавать.
Выбор за мной. На одной чаше весов — нервы и душевный покой отдельно взятой девушки-доктора. Милой, хорошенькой и уже почти родной. И пусть изначально мы были друг от друга не в восторге, сейчас норны сплели нити наших судеб крепко-накрепко. И я бы сделал все, чтобы ее утешить… почти все.
