Рассеивающаяся мгла сознания, растворяющаяся в безумной простоте лежащей перед ними жизни. Тускло светящее через призму ветвей солнце, заваливающееся за толстые тучи. Всасывающиеся, вступающие вглубь туманной зелени вершины старинных строений. Их охватывало чувство приверженности золотой грусти по тем, кто почил и утянул за собой свои тайны.
Волны искажали силуэты деревьев, озеро внизу заливалось слитым серебряным массивом. Удаляющиеся посадки обросли прозрачной сетью ореховой листвы, которая имела наглость замазывать, затирать полугранные, полупрозрачные от нагромождения листьев стволы и пенить зелень вершин. Обрушивающаяся на глаза зеленая жижа затирала пространство за деревьями, преломляла его.
– Инстинкт не забьешь, – сказала Женя с какой-то трагичностью и желанием. Не могла она в тот момент вновь думать о последствиях, так устала и хотела поддаться ощущениям… Впервые, быть может, в жизни она понимала любвеобильных женщин, чувствовала этот опьяняющий поток свежести и лета.
«Целуй меня, целуй как в последний раз. Слишком давно не было рядом мужчин», – думала она с несвойственным ей придыханием, представляя, как скажет это наяву. И молчала.
Женя была, при всем прочем, увлекающейся натурой, что признавать считала зазорным. Не существовало в то время в общественном мнении порока страшнее легкомысленности, что недостаточно развитые люди равняли с увлекаемостью и страстностью. Все мужчины, с которыми она какое-то время общалась, видели ее по-разному. Ближе всех в составлении верного портрета Евгении Скловской подобрался Владимир. А Максим… Максим просто не был испорчен настолько, чтобы оттолкнуть ее своей сгнивающей сутью, напротив, он явно тянулся к ней даже, может быть, против своей первоначальной воли. С ней у него еще был шанс выпутаться, получить спокойствие и тихую гавань, чего так недоставало после войны. Он ясно видел это, но именно теперь не хотел связываться с кем-то, собирался жить в собственное удовольствие и никого не оберегать своей взрывной и часто жестокой сутью. Дарья дала ему освобождение, Максим в полной мере оценил ее поступок и был благодарен, словно груз, от которого не было желания и потребности отказываться, слетел сам, приведя к нехитрой догадке, что и без него живется вполне сносно. Кроме того, он видел в Жене силу, тлеющую за мягкостью и уступчивостью и призывал утверждать ее, не опасаясь, что она обернется против него самого. И сила эта пугала его, он не понимал, каким образом два человека с собственным мнением могут ужиться рядом. Впрочем, все это были отговорки, ведь Максим понимал, что Женя достаточно мудра для быта.
Женя вопреки романтическому настроению прогулки думала о том, обо что спотыкались ее современники. Вред принципов, идей, в которых путаешься и которые в конечном счете бесполезны, пропаганды всего, что только возможно. Вред красивого фасада, чрезмерного отречения и полного замыкания. Вред гипертрофированных идей, которые гонят, холодят порой и пугают, диктуют, вред их отсутствия. Вред поломанной детством психики и отсутствия правильных ориентиров.
– Жаль, что Владимир не может насладиться этой сверхъестественной погодой с нами, – несмотря на попытку быть непринужденным, натужно проговорил Максим. – Его грызет то, что он сделал, несмотря на то, что верит, что был прав… Чем не трагедия?
– Может, тебе стоило раньше сказать ему это…
– Не доходило до меня до конца.
– А я боялась..
– Ты его любила?
«Ну вот опять! На месте провалиться». Максим в противовес ей не испытывал неловкости. После развязывания темы, которую оба хотели раскрыть, стало легче.
– Конечно. Это чувство такое всеобъемлющее. А Владимир – человек – факел. С ним всегда тепло, – Женя вспомнила старое наставление о том, что, хваля общих знакомых, можно выставить себя в выгодном свете и произвести благоприятное впечатление. Впрочем, она не лукавила.
Максим, нахохлившись, молчал.
– Ты хочешь поиграть со мной? – спросила Женя не без скрытого кокетства в блеске осмысленных глаз.
– Я уже наигрался, – был ответ.
Женя почувствовала, что это не сети и не лукавство. Охватившее ее волнительное радостное предчувствие разливалось за лопатками и лизало живот. Это было намного приятнее, чем деловой тон Скловского в описании ее грядущей жизни замужем за ним и нелепые объяснения его сына. Женя как никогда чувствовала полноту собственного существования. Дыша, каждый глоток хвойного воздуха она пропускала до дна легких и в полной мере оценивала его вкус. Голова кружилась от наполненности этого ощущения.
– Странно, – сказала Женя со слабым смешком, уйдя с дороги основной темы, – что вы с ним не стали смертельными врагами после всего.
– Он прекрасно объяснил мне все, извинился. И я его понял. Думаю, он достаточно привлекателен для женщин. И Дарью можно понять.
– Как будто ты не привлекателен, – отплатила Женя, едва не улыбаясь.
Максим усмехнулся, закрыв глаза.
– Он довольно сильный человек, находит в себе мужество даже на то, чего ему не очень хочется, – продолжала Женя возносить искреннюю благодарность Владимиру.
– Может быть… Лично мне тихо и тепло после побоищ. Комфортно спасть с чувством выполненного долга.
– Я-то не очень сильна… Отсюда пляшут мои беды. Но в этом есть и положительные стороны… В жизни в тени. Здесь тепло и тихо.
– Что вообще означают эти критерии силы и слабости? – недоуменно и слегка надменно начал Максим. – Я знал нескольких женщин, которые с мужем вели себя тише воды, ниже травы, а всеми остальными командовали без зазрения совести, причем очень обаятельно. Было и с точностью до наоборот. Слабый человек может быть силен стойкостью не налаживать свою жизнь, как советуют доброжелатели и просто любители засунуть свой нос в чужие дела. Или он может быть обыкновенно ленив. Сильный человек может быть слаб своей верой в нерушимость собственной мощи, надменностью по отношению к слабым. Не бывает ничего абсолютного в человеческом мире.
– Это звучит мне как утешение, – улыбнулась Женя, которая вообще спорить не любила и делала это только с очень близкими людьми. В этом были парадокс и логика – она не желала растрачивать свои жизненные силы на проходных людей. Ей нравилось просто слушать Максима и наблюдать за сменой оттенков его переживаний и мимики.
Максим отвлекся, задумчиво и грустно посмотрев на Надю, валяющуюся на песке рядом с ними.
– С ребенком теперь не полазаешь по холмам… – вздохнула Женя, проводив его взгляд.
– Думаю, для тебя это ничтожная жертва.
– В общем, так и есть.
Женя подумала, что, роди она того ребенка, все было бы иначе. Хорошо ли? Было бы труднее развязаться с Виктором, но, может, он оказался бы неплохим отцом?.. Но перед ней витали навязчивые картины, как Скловский использовал бы и регулировал ребенка. Во сне она часто видела неуловимую девочку, которая поначалу плакала и грозила пальцем, спрашивала, за что так с ней поступила мать – это были страшные сны. А теперь их окрашенность изменилась, они стали спокойнее и светлее, умиротвореннее…
