– Но ведь даже виновный может слишком пострадать из-за мести.
– Как это?
– Когда человек мстит или делает зло, обличает, он не может знать, как его поступки скажутся на его жертве. И будет ли казнь правомерна…
– Вы верите в бога? – с удивлением и почти отверганием прервал ее Максим. – Я отношусь к атеизму как к большевикам – не совсем верно, но все лучше тупой забитой веры и повальной безграмотности.
– Я со здравомыслием отношусь к любой религии. Понятно, что она делает людей овцами и лицемерит на каждом шагу, но совесть гложет и атеистов. Глупости, что атеисты лишены морали, происки верующих консерваторов. Совесть не связана с мировоззрением, она истинна, как ничто на свете. Все преломляется, но не внутреннее ощущение морали и собственных проступков. Может, у тех, кто умалчивает, она тише? Хочется наказать себя, если правда не за мной, тошнит и сминается что-то в желудке.
– Это похоже на убегание, трусость.
– Так и знала, что вы это скажете!
– Что же, вам делает честь, что вы так хорошо меня изучили. Хотя, стоит признать, ваши слова не лишены здравомыслия. Могу лишь возразить на это, что следует ко всему подходить с трезвой головой. Но не надо все же забывать, что есть обстоятельства, в которых человек не может быть виноват. Например, эмоциональная нестабильность вашего врага. Уж мне как врачу вы можете поверить. И потом, ведь даже добро порой приносит дурные плоды. Мучает ли совесть людей, которые вершили добро?
– Сомневаюсь, хотя все возможно.
– Самый верный выход из этой непростой ситуации. А месть порой приводит к здоровью и благоденствию. Не все так однозначно, как пытались втолковывать населению священники в начале века. Я вообще не совсем понимаю, почему при нашем научном атеизме вас понесло в такие дебри. Ответ может быть лишь в том, что вы из духа противоречия проникаетесь к вере состраданием и уважением.
Женя грустно улыбнулась, отрицательно покачав головой.
– Вы всегда с такой грацией выходите из сложных переплетений?
– Стараюсь.
– Володя говорил мне, что вы не совсем в себе… А я вижу, что с вами дела обстоят лучше, чем с ним даже. «Не все, что видно, верно», – порой говорит он. И как прав! Относительно людей, запертых в свою скорлупу и свято верящих, что лишь их взгляд на мир верен и справедлив. Они страшны, ведь не допускают поблажек…
– Думаю, каждый человек, даже умный, в той или иной степени позволяет себе так думать. Как и я. У меня был непростой период, к тому де я еще подозревал Дарью в неверности, так что мне было не до подобной философии… Напророчил.
Оба замолчали, затем Максим, неожиданно и громогласно, так что Женя даже вздрогнула, спросил:
– Так вас мучает совесть из-за вашего мужа?
Женя похолодела.
– Зря он вам рассказал.
– Я сам выпытал.
– Что же, сначала, и я этого не ожидала, мучала, да. Я была так опьянена этой новой ролью вершительницы судеб, что удивилась, когда эйфория прошла. Я извилась. Но потом я вспомнила, через что прошла и его первая жена. Как и люди, лишенные им воли непонятно по какой власти… А, может, и жизни – Виктор не любил говорить о работе. И мои сомнения испарились. Мне надоело быть жертвой. Тем более, как ни крути, мы сказали правду. Не соврали ни слова.
– Вот и замечательно.
– Вы даже не скажете, что у меня остается право на искупление? Потому что порой мелькают у меня сомнения…
Максим видел, на какую опасную тропу они с Гнеушевым ступили, как легко пересечь черту и сломаться. Нужен здесь недюжинный контроль над собой. Но не стал выговаривать это Жене. И хорошие ошибаются. Он не завидует ей, если муки совести, даже если кара этого Скловского была оправдана, свалятся на нее через какое-то время.
– Вы достаточно умны, чтобы сами знать это. А я не беру на себя роль жреца или судьи, какого-то осуждающего фанатика… Для этого надо слишком любить себя и считать чересчур незапятнанным, что само по себе говорит об ограниченности носителя таких мнений. Меня там не было, я свечку не держал. И вы нравитесь мне. Даже если вы в чем-то виноваты, вы имеете право на второй шанс.
Женя улыбнулась.
– Скловский тоже имел. Но не воспользовался им и даже не задумался о такой возможности.
Максим согласно повел глазами и успокоился.
– Мне больше по душе ветхий завет. Не надо прощать единожды придавшего. Христианство пыталось вырастить стерильных беспомощных людей, не смеющих давать отпора, что в человеческой крови, что истинно и верно, как природа. Чем это грозит при встрече с более воинственными? Смертью, прозябанием, подчинением. К счастью, вековой опыт не слишком-то преуспел. Тем не менее верующие, принимая это учение, всегда находят лазейки, чтобы не поступать как там сказано. Очень ловко у них выходят оправдания и шлифовка библии.
– Но это тоже не всегда верно, – с сомнением и словно извиняясь проговорила Женя.
– Что именно?
– Что не надо прощать. Из-за обиды вы все видите в черном цвете. Потом отойдете. Прощать надо, конечно, но не систематически. Думаю, здесь, как и везде, понадобится середина и оценивающий взгляд.
– Вы всегда так мудры и беспристрастны?
– К сожалению, нет. Но когда удается, это очень помогает не наделать ошибок.
– Вполне здраво.
– Только порой противно от этой правильности, нежелания нагрубить… Нежелания делать людям неприятно своими разоблачениями. Думаю – кто я такая, чтобы вмешиваться. А может, просто лень мне. Ничего мои проповеди не изменят, да и желания нет. Хочется прийти к себе и вытянуть ноги. А лучшая компания – книги.
– Знаете, кто раз обжегся… Я не буду судить за это. А по поводу разоблачений… Думаю, люди должны знать правду. Хотя бы чтобы иметь возможность задуматься.
– В том-то и дело, что правду о себе они хотят знать меньше всего. А если раскроешь нелицеприятную правду о ком-то еще, поборники морали тебя осудят. Всегда есть такие моралисты, которые не понимают, к чему их либерализм приведет. Человеку ведь только дай распуститься. Может создаться впечатление, что не прощать способен сильный человек. А есть вещи, за которые прощать – преступление. Хотя, конечно, часто прощение именно как слабость выглядит.
– Хотя я с вами не во всем согласен, мне нравится широта ваших взглядов и направленность мыслей. Я не считаю себя плохим, чрезмерно принципиальным человеком. Но топтать себя не позволю. На войне характер поневоле закаляется, когда лицом к лицу стоишь со смертью. Бытует мнение, что в конфликте виноваты двое, но это слишком сглаживающее углы воззрение. В продолжающихся ссорах – возможно, если оба не слишком мягкотелы, чтобы испугаться вспышки и все замять. Когда один предает, а второй слишком обостренно чувствует справедливость, чтобы принять и забыть, руководствуясь общественным мнением, которое часто готово прощать всех без разбору, я не вижу здесь его вины. Эта русская душа проклятая… просто безалаберность, это не доброта. Добро должно быть умным. А делание добра сволочам оборачивается против всех правил, потому что сволочь продолжает свое грязное дело. Бывают, конечно, исключения с исправлениями, я даже в это верю, но в общем и целом все крутится на своих кругах. Кто-то, кто мало что понимает в физиологии человеческих отношений и семейной жизни, может говорить, что я попустительствовал жене и тому подобное, что я виноват не меньше нее. Но не слишком ли они переоценивают свои способности проникнуть в чужую душу, что сделать невозможно, в свои способности сколотить верное мнение о другом? Сначала бы себя познать… Часто я слышал, что мне надо быть мягче. Но что значит быть мягче? Позволять вытирать о себя ноги? Прощать обиды и радоваться тому, что имеешь, зная, что можно было найти участь и лучше?
