Максим хмыкнул, но промолчал со свойственной ему скупостью движений и выражений эмоций. Он удивлялся, как просто, по случайности нашел таких людей. Раньше искал их отчаянно, но приобретал там, где они должны были водиться, подделки. Разыскивая мыслящих, он находил притворяющихся такими, но никак не их самих.
– Может, мужчины могут дружить, только если лишены здоровых амбиций. Или если по крайней мере один в тандеме лишен.
– Да не только мужчины, но и все люди. Вот почему дружба так легко складывается в детстве – нет еще этих досаждающих оттенков личности. И так тяжело сохранить ее во взрослении. Уходишь дальше или недотягиваешь, меняешься, друг меняется…
– Да и с любовью то же самое, по сути…
– В любви легче! – возразила Женя убежденно. – Легче всегда быть рядом и влиять друг на друга. Поэтому меняешься сам, меняешь и партнера. А когда человека раз в неделю видишь…
На время беседа прервалась.
– Было время, – сказала Женя Максиму, – я думала, мы и впрямь родственны с Володей. В войну я часто думала, жив ли он. Этот человек всегда останется тем, кто был очень добр ко мне в трудные минуты. Теперь он изменился и даже пугает временами. Против воли я ощущаю какой-то барьер, как с мужем. Он стал так мстителен по отношению к этой девушке, моей падчерице… Я сама от нее не в восторге, но он чрезмерно злится на нее. Их же связывало что-то вроде любовных уз.
– Это просто обида, бушевание страстной натуры. Не думаю, что это свидетельствует о зле. Мы с ним похожи, вы правы, но он слишком зациклился на войне. Он будто даже упивается своими ранами и силой, считая, что теперь может вести себя как хочет. Я тоже был к тому близок, но понял, что ничего путного из этого не выйдет. Очень легко посчитать себя искалеченным и перестать думать о производимом впечатлении и об окружающих. Может, он добрее, мягче, не доходил до того, до чего почти дошел я… Впрочем, я не знаю.
– Вот это неправда. Он остался добрым.
– Может, для вас.
Женя хотела спросить, разве не так должно быть по справедливости, но сочла это грязным. Если человек добр хотя бы к кому-то, разве можно считать его испорченным до конца?
– А вы разве не сильны?
– Моя так называемая сила происходит от излишка темперамента и недостатка воспитания. Владимир же всегда, судя по моим наблюдениям и его рассказам, был сдержан, мягок от нежелания никому навредить. А теперь война растворила его оболочку. Он узнал, какого быть сильным, никого не бояться кроме собственного отражения. И ему понравилось, потому что он способен это вынести…
Женя слушала с интересом – в этом ракурсе она еще не размышляла. Понимая, что нет истины в человеческом мире, а есть только мнения, она не прочь была принять видение Максима.
– Странно, что при вашей схожести вы не стали друзьями.
– Так бывает… Люди как будто и похожи между собой, а разные с основ, с самой сути… И не надо никого винить, что порой не складываются у них отношения.
– Так сила вытекает из распущенности? – словно переспросила Женя, все еще не оторвавшаяся от той фразы.
– У кого как, – с выдохом размышления отозвался Максим, польщенный, что Женя обращается к нему за таким духовным ответом. Эта привычка позволяла неплохо познавать за счет диалога. – Мне кажется, моя именно оттуда, от безнаказанности, например, с моей Дарьей. Сила это или свобода… Откуда мне знать, как я повел бы себя с более волевой спутницей?
– Тем не менее вы переступили через себя, чтобы приехать за ней.
– Кто больше нуждается в союзе, подобном нашему? Человек терпящий или допускающий вольности, живущий открыто и в свое удовольствие? Думаю, ответ очевиден.
– Не всегда. Если брать людей, подобных, например, Лиле Брик, то она и после смерти Маяковского и расставания с мужем не пропала. Она ведь была умной и несгибаемой.
– Быть может… Было много причин, почему я поехал вслед за Дарьей. Странно, что мы вообще говорим об этом.
– Раз уж начали, – улыбнулась Женя. – Для меня никогда не было чем-то необыкновенным разговориться с незнакомым или плохо знакомым человеком о личном и родном. Время сейчас такое, легче – все понимают, всех смерть коснулась. Если я вас шокирую, простите. При этом я редко даже с родными позволяла себя такие откровения… В моей семье вообще не принято было говорить, обсуждать важнейшие отношения мужчин и женщин, что в жизни всегда пригодится. Алгебра, физика, да даже литература не так пригождаются, как это базовое…
– Не знаю, сила ли это, привычка, страх или вовсе слабость с моей стороны, помятость. Каждый это как хочет на свой лад может интерпретировать.
– Тем не менее, жену вы были готовы простить.
– Потому что она ударила в первый раз. Тем более я прекрасно понимал, что сам не подарок. В мелочах несдержанн на язык, гадок. Дарья это видела. Порой и хотелось мне смолчать, да думал, зачем, она никуда не денется, не накричит в ответ. Но все же мужчина, не подверженный страстям, живущий по принципам и правилам, представляет, в сущности, жалкое зрелище. Может, это и послужило…
Женю это нисколько не поколебало.
– Перестаньте! Неблагодарным людям всегда что-то маячит и мельтешит перед глазами, что-то раздражает… Но если человек как вы способен говорить о себе такое, у него не только развита совесть и мышление, но и критика себя, что необходимо.
– Или он просто хочет произвести такое впечатление и покрасоваться, – рассмеялся Максим.
Мягкий смех, так не подходящей его экспрессивной суровой натуре, маслом окутал Женю.
– У тех, кто так говорит, – продолжала Женя, поведя бровью, – часто наблюдается глобально тонкое чутье, совесть и запасы любви.
– Вы пытаетесь выгородить меня?
– Скорее, сделать комплимент.
– Из жалости?
– Отнюдь. Хочу выразить свое настоящее отношение, – сказала Женя, не покраснев. Такой ерунды теперь не возникало.
Максим не знал, как отреагировать на это.
– Цельные натуры умеют любить как никто. Неровно, стихийно, страстно, неправильно, но упоительно, – продолжала Женя, поймав колею и выражая давние мысли. Какой отрадой был разумный собеседник рядом! – Люди злы, когда они несчастны.
– Но это не оправдывает их.
– Одна моя знакомая придерживалась таких же взглядов. Но у вас это выходит более обаятельно и не так категорично, зло почти…
– Потому что я все понимаю.
– Со мной тоже была подобная история, как у вас с Дарьей… Не простила. Не смогла. Может, я плохой человек.
– И верно, что не простили. Нечего прощать такое. Есть границы, до которых человек может быть родным. Перейдет – сам виноват.
– И это ваша мораль?
– Чем она плоха? Это же не невинная ссора, из-за которой скандалить – идиотизм, – разъяснил Максим, словно опасаясь своей стойкости.
