Дарья, оторопев, растопырила глаза и, чаще задышав, вцепилась в свалявшуюся шею собаки. Та спокойно лежала и роняла слюни на пол.
– П-прости, я не знала…
– Убери ее отсюда!
– Животное ни в чем не виновато…
– Конечно, не виновато, когда ты его притащила сюда даже без моего ведома! Ты бы, вместо того чтобы тратить время на это бесполезное существо, лучше бы пошла в госпиталь, у нас не хватает рук.
– Но она ведь тоже…
– Она не человек! Не человек, дойдет ли когда-нибудь до тебя?! – Максим в бешенстве и отчаянии, заложив руки за голову, понесся к двери, затем резко обернулся. – Когда до тебя дойдет, что они по-настоящему мучаются, что у них есть семьи, воспоминания, страхи, страдания… Почему жизнь для тебя так легка?
– Ведь не я убивала их! – закричала Дарья, почти срываясь.
– Но ты ничего не сделала, чтобы это исправить! Исправить то, что происходит! Ты… ни разу даже не спросила меня, какого мне там, в госпиталях, по локоть в крови и грязи с кожи бойцов… – Максим начал задыхаться.
– Макс, – нежно проговорила Дарья. – Ты не в себе, приляг.
– Пошла к черту! Твоя забота явно запоздала! Для тебя жизнь так легка и приятна на тепленьком местечке… Но так не у всех бывает. Ты не имеешь права заниматься этой ерундой. Я… я так тружусь, как вол… И все без толку… Они все пребывают и пребывают, продолжая умирать…
– Макс, прекрати! Я в этом не виновата!
Собака поджала хвост и забилась в угол.
– Хорошо же тебя защищает твой четвероногий друг! – взревел Максим, порывисто подступил к собаке и пнул ее в бок.
Даша с жалобным криком подбежала к животному и, не желая верить, обезумевшим взглядом уставилась на Максима, оперевшись коленями в пол и как бы ища защиты от грозящего падения.
– Да как ты можешь?! Что ты за человек такой?! Нет в тебе ничего святого!
– Ничего святого?! Да ты ничего так и не поняла, идиотка!!! Гори в аду со своей лживой моралью!!!
Он раскрыл шкаф и порывисто вытащил ружье. Помертвевшая Дарья не сводила с него загипнотизированного взгляда, беспомощно разводя сзади себя руками. Максим, как бы посмотрев на себя со стороны и поняв, против кого негодует – против слабых, кого он должен защищать, зашатался от страшного многомесячного недосыпа и, выронив ружье, прижал к глазам ладони… Голова раскалывалась, а перед полем зрения плясали какие-то продольные темные полосы.
Дарья всерьез тешила себя мыслью, будто мстит и делает больно мужу-тирану, освобождает себя и сметает гнет рабовладельцев. Отринув то, что он заботился и оберегал ее, смеялся ее шуткам и никому не позволял ни слова говорить о ней дурно. Его скрутит еще больший спазм, если он все узнает. Ему и так больно от каждого шага теперь… И тогда она уже не усмехнется, иронично отводя глаза вверх в сторону. Невольно она почувствовала острый прилив жалости. «Загнали моего рыцаря», – подумала уже спокойно вдогонку разгоряченности прошедших минут.
На следующий день после того инцидента Дарья, ни кровинки в лице, нашла Владимира и твердо сказала ему, что остается с Максимом, что она нужна ему, и попросила не судить ее строго. Владимир желчно и презрительно выслушал эту отповедь, сдвигая брови.
– Поэтому ты была так холодна со мной в последние дни?
Его мнение о себе существенно страдало, когда Дарья отвергала его раз за разом, а когда Владимир пытался просто обнять ее, начинала чуть ли не трястись то ли от страха, то ли от отвращения, под любым предлогом вырываясь. В последние дни Даша неизменно была как в воду опущена и с ужасом почти, как ему порой казалось, отвечала на объятия. Она будто боялась его, а, может, стала ненавидеть. На расспросы отшучивалась.
Дарья замерла и отвела качающийся взгляд, словно колеблясь, говорить или нет. Решив, видимо, не оставлять белых полей в их закончившемся романе, она промолвила:
– Нет. Я прервала беременность, и мне было очень неприятно быть с мужчиной после такой экзекуции.
Владимир замер, помертвев.
– Как… как ты могла? Ничего мне не сказав…
– Я не хотела всполошить тебя.
– Всполошить меня? – переспросил он, словно не веря, что говорит с нормальным, а не психически нездоровым человеком. В глазах его Дарья нерешительно прочла жалость.
– Я думала, тебе это не нужно…
– Ты думала… За меня.
Внезапно Владимир ощутил такой приступ боли, словно от него оторвали кусок живой плоти. Но хуже этого было предательство, предательство и пренебрежение. Его даже не удосужились спросить… Словно его мнение ничего не значило, словно он вовсе не мог чувствовать.
– Посуди сам… Почти полевой роман, развлечение после страшных будней в окопах… А дома у тебя наверняка какая-то ясноглазая Маруся шьет ситцевые летние платья и грезит о тебе, – Дарья говорила отстраненно, без осуждения, почти доброжелательно, как говорят о давно прошедшем, чего уже не жаль. И не опасаясь унизить себя в его глазах, потому что это было уже не важно.
– Неужели ты действительно полагаешь, что я стал бы отрывать тебя от мужа, если бы все было так, как ты сейчас сказала? Ты за кого меня держишь? Ты же утверждала, что он тебя душит, что он почти безумец.
Дарья промолчала.
– Это у вас эпидемия – делать аборты?! – не выдержал Владимир.
– Тебе легко сейчас говорить и выставлять себя героем, когда ты не в моей шкуре! Говорить задним числом, – повысила голос Дарья, одновременно сделав его каким-то надрывным, изобличающим, почти истеричным. – Ты повеселился, тебе было хорошо. Я сама пришла к тебе, какой мужчина бы выставил меня вон? И я не виню тебя ни в чем, это было мое решение.
– Ты не винишь меня? Спасибо. Как ни странно, большинство ситуаций с таким сюжетом и впрямь произрастают оттого, что мужчина хотел не более чем повеселиться. Но ко мне это не относится.
– Без последствий для тебя… Не тебе же пришлось искать бабку и терпеть это все на столе в грязной хате… С угрозой заражения.
Владимир, представив такое варварство, нервно сглотнул, пытаясь отогнать от себя навязчивые видения и сочувствие.
– Ты вообще не слышишь меня?! Я бы взял на себя последствия, если бы удосужилась сообщить мне правду! Я тебе и раньше предлагал… Не нравится мне эта жизнь по инерции, как у крыс. Человек сам кузнец своего счастья, не в моей природе…
Говорил он это в сильной запальчивости, но не перешел границы и даже пытался объясниться. К чему? Уже сейчас он чувствовал, что долго не задержится здесь и не хочет больше обнимать эту женщину.
– Почему ты читаешь мне нотации?! Ты ведь атеист!
– А что, только верующие обладают моралью? Истинно белогвардейское воззрение – лишь мы оплот нравственности только потому, что верим в какую-то высшую силу! И при этом творим всякое.
