– Тебе надо было сразу уходить, а теперь ты вязнешь в трясине, – жестко произнес он.
– Я боюсь последствий, – привычно понурила голову Дарья.
– Они будут при любом раскладе.
– Но не угадаешь.
– Оттягивая развязку, потом очень сложно решиться. А рано или поздно все раскроется, так почему не обрубить и не мучить себя и нас?!
– Знаю. Дай мне еще немного времени, я почти готова.
14
Муж Дарьи пользовался таким авторитетом, что молодой семье отвели комнату со всеми коммуникациями, где часто собиралась слегка измененная компания. В то неустойчивое конечное время окружал их сахар вперемешку с папиросами на столе. Босые ступни по деревянному холодному полу струились в перемешке танцев. Зеленые крашеные стены кухни восставали за перегородкой вместе с вдолбленной в стену протекающей раковиной с отколупленными краями. По моде маленькие куски ткани на стенах перерастали в пестро застеленную постель, а на ней возвышались квадратные неудобные подушки из пуха, вечно пахнущие пылью, выстирать которую было непосильной задачей. Весна продувала все углы, радостными солнечными лучами впивалась, врывалась в стекла, когтями цеплялась за рамы и подоконники. Закатные лучи разлетались, размывались по полу, рождая негу весенней свежести, спокойствия, открытия и свободы. Музыка откалывалась от общего шума и вкрадывалась в уши.
– Как меня раздражают люди, – поведал Владимир Даше, – проявляющие вселенскую доброту даже к сволочам. Это нелепо и жалко.
Дарья, больше занятая рассматриванием формы его губ, тряхнула короткими пружинами волос и с придыханием завершила поток этой не интересующей ее в данном случае информации. Как нравилось ей прижиматься поочередно обеими щеками к грубости его шинели, захватывать ткань на его внушительной спине в смешанные цепкие кулаки.
В общем-то, она не собиралась изменять мужу, а поступок, так поразивший Владимира и едва не внушивший ему отвращение на первых порах, был совершен под влиянием порыва и отчаянной решимости. Максим в приватном разговоре, который она затеяла из-за легкого интереса к Владимиру и желания подразнить благоверного, заявил, что она не во вкусе последнего, и мужчины так не поступают. Дарья была так уязвлена недооцениванием ее способностей, что решилась на немыслимое. Потом она ужаснулась содеянному, считала себя грязной неблагодарной женщиной, играя при этом роковую соблазнительницу. Но сделанного не воротишь. А за окном манила жизнь и веселье, вкус Владимира, приключение с ним и то, что он посвящал ей много больше времени, чем законный супруг. И Дарья успокаивалась, приглаживала волосы и шла на свидания. Она относилась как раз к тому опасному типу женщин, которым скучно в одиночестве за неимением увлечений.
– Больше всего мне по душе глотать, перелопачивать книги. Пить людей. Разве есть материал интереснее? Всю жизнь я расплетаю и путаю.
– Я уже чувствую, как пропитываюсь твоим запахом, как ты становишься мои вторым «я», – пробормотал Владимир, не особенно веря собственным словам, но находя в них некоторый отклик.
Ему нравились ее непроверенные остроты. Это придавало ей шарма и значимости, как и любому кандидату в циники. Иногда он просил Дашу записывать удачные пируэты и высказывать ему. Дарья, приняв многозначительный и слегка комичный вид, озвучивала их с изяществом и застенчивостью, опасаясь критики:
– Не все, что видно, верно. Нет людей лучше или хуже – все зависит от угла, с которого на них смотришь. Опыт нужен там, где нет способностей. Люди приходят и уходят.
Владимир слегка напрягся. В глубине души он не переставал верить в немужественное заверение, что лучше долго идти с одним человеком, чем бежать с несколькими. Выматывает и приедается, становится пресной и лишает вкуса такая беготня. А люди, которые так думают, опасны – рано или поздно из-за своих вдолбленных убеждений выкинут и тебя.
– Ум и мудрость имеют не так уж много общего, – подхватил Владимир, жмурясь от удовольствия.
Дарья была язвительна, лукава, таинственна, и в то же время донельзя наивна. Сейчас это ощущалось в большей степени, чем когда-либо.
Ослабленное сердце Владимира словно восстановилось и против воли жаждало новых оков. Страх потерять Макса и общая сбитость трясины, в которой увязла, не могли пересилить тягу к авантюре с Владимиром и отвратить Дарью от порока. Ее давно оскорбляли замашки Максима на ее свободу и место. После ссор осуществлять то, вот что он не верил, было особенно приятно. Она не хотела терять обоих или кого-то одного, в каждом сквозила бездна особенного, привлекательного… Она так заплутала в своих отношениях к ним!
Дарья тихо улыбалась в самую трубку, когда они не могли встретиться. Скоро Владимира выписывали, и он огромными пропитанными пылью грузовиками, продуваемыми поездами или иными немыслимыми путями должен был возвращаться домой. А, может, попутными машинами, похожими на жуков, низенькими и неудобными, где приходилось скрючиваться, где стекла были такими крошечными, что можно было увидеть только стены, но никак не то, что творилось за окнами. Гнеушева пугала перспектива скорой разлуки, неопределенности. Даша молчала. А с недавнего времени вовсе стала сторониться его, глядеть испуганно и уворачиваться от ласк. Может, она боялась отпускать его в пыль рассеивающего пути? Это всерьез дало ему почву для опасений, и Владимир стал более подозрителен и язвителен, чем хотел и чем было допустимо, чтобы склонить Дарью на свою сторону. Он не мог поверить, что придется ехать домой без нее и выть от одиночества. Да и честь требовала возмездия. Что он, животное, вот так вертеть людьми и упиваться ими лишь для собственного удовольствия?
15
Вернувшись домой после встречи с Владимиром и устав отбиваться от его уговоров открыть все мужу, Дарья нагнулась, чтобы снять туфли, и увидела курящего Макса, сидящего в кресле. Она покрывалась потом при мысли об объяснении, а успокоиться удавалось только заверениями себе самой, что правда будет открыта когда-нибудь потом. Возможно, нужно было раньше подумать об этом. Прежде чем любезничать с Гнеушевым и обещать ему светлое будущее в легкости ветрености, не задумавшись, как это осуществить на практике, а не в воображении. Надо было, пожалуй, представить, как Максим отреагирует на слова о ее маленькой шалости…
– Ты снова закурил? – спросила Дарья, вихляя на середину комнаты и принявшись гладить недавно подобранную на улице собаку, к которой очень привязалась.
Бешеный взгляд мужа на миг прорвался сквозь отстраненность легкой иронии. Максим проводил ее немигающим грозными глазами. Дарья была пропитана чужими запахами, а беспокойные волосы безвольно трепыхались при ходьбе.
– Даже не спросишь, почему?
– Почемуу? – поднимая последний слог, протянула Дарья, теребя собаку за морду и вглядываясь в глубину ее немытой пасти.
– Черт тебя подери, Даша! – вдруг заорал Максим, вскочив с кресла. – Сегодня я работал не отходя от операционного стола восемнадцать часов, я похоронил десять человек, а еще больше оставил калеками, а ты приходишь сюда такая благоухающая и, вместо того чтобы хотя бы по-человечески справиться, как я поживаю и почему меня не было так долго, теребишь эту блохастую тварь!
