– Что же, вы так любезны, что я вам по доброте душевной сообщу – войне конец!
Владимир прислушался к себе – что почувствовал, когда день, которого он истово ждал несколько лет, настал. Толкнуло в груди, чуть дрогнуло и обдало холодком, а вспышки прошедших сражений пронеслись, как одна, перед зрительной памятью, восстали ровным строем убитые миллионы…
– Идемте же! – позвала девушка. – Там все ликуют.
И, видя, что он медлит, Дарья не без юмора обронила:
– Ах, прошу, не замыкайтесь в себе именно в этом момент! У вас еще много будет таких возможностей, а осознать мгновение шанс больше не выпадет.
Владимир вынужден был признать правоту женщины, которая так и не удосужилась назвать себя. Он неспешно пошел рядом с ней, уже отсюда слыша гул и смех, искривленную музыку, несущуюся из патефонов, громкие поздравления. И вдруг день показался ему приятным, рядом идущая Дафна добросердечной, а все люди в здании, к которому они приближались, достойными и милыми. Захотелось всем им пожелать счастья.
Небо стояло словно обожженное персиком солнца, которое шариком катилось за их движением. Гнеушев шагал и исподволь косился на заманчивое выражение лица Дарьи, слегка будто мечтательное и усталое, но при этом цепко следящее за каждым движением мимики другого. Распахнувшаяся улыбка скользнула по ее лицу, подернула эротичную родинку на щеке и подпитала его сердце.
12
Дарья долго и внимательно, почти сурово от волнения и неверия, что вообще притащилась, посмотрела на него, открывшего дверь и заспанными глазами глядящего, не понимающего, кто пришел, зачем и во сколько. И осталась до утра. Выздоровев, Владимир согласился послужить сторожем в небольшом больничном крыле, которое почти не посещалось персоналом.
– Это был внезапный порыв! – заверяла она поутру, почти плача, и завитки ее обрубленных волос трогательно касались открытых притягательных этой открытостью плеч, а руки прятались на коленях, пока Дарья сидела на не застеленной постели и делала свои глаза жалостливо-масляными, чтобы Владимир перестал бушевать. – Ты такой красивый, и герой войны. Я почувствовала, как ты смотрел на меня в саду в первый раз… У меня мурашки шли по коже! Ну, Володенька, милый, кто же виноват, что ты такой приятный, каким должен быть мужчина, насупленный, и при этом есть в тебе и мягкость, и благородство.
– Странно, но большинство женщин, на которых я смотрю так же, даже не понимает направленности моих мыслей!
Дарья улыбнулась и пожала плечами, отворив свои глаза еще ярче и проникновеннее.
– Видимо, не такие уж они женщины.
Она приблизилась к нему, стоящему у края постели, ковыляя на коленях, и начала отточенными движениями целовать взятое в плен своих ладоней хмурое лицо.
– Нехорошо все это! – отмахнулся Гнеушев и вновь отошел к окну.
– Да почему? – протянула она искристо-капризным тоном и села так, чтобы придать своей осанке дворянскую выправку.
– Ты замужем ведь. А твой муж едва не стал мне другом.
– Он такой скучный… Я расскажу тебе кое-что о нем, но позже.
– Он ведь тоже насупленный.
Дарья опустила голову и рассмеялась.
– В нем уже ничего кроме этого не осталось. А если и осталось, он от меня это прячет… Совсем помешался на своей работе.
– Забавно. Мне всегда казалось, что именно такие мужчины и пользуются особенной популярностью среди женского пола.
– Это только так кажется. Не надо всех под одну гребенку забирать. И потом, стоит пожить с кумиром, и его очарование может выветриться с большой долей вероятности.
Владимир невольно перенесся к воспоминаниям о Владе. Казалось, коснулся Солнца и не столько опалился, сколько разочаровался, что Солнце на проверку могло быть и лучше. Удивительно, насколько разочаровывающи бывают самые умные и блестящие. На это попадалось столько героев русской литературы…
– Меня удивил твой острый язык, особенно после первой встречи, когда ты хихикала, – сказал Владимир, подобрев.
– Ты достаточно меня поощрил несмотря на свой угрюмый вид, – засмеялась Даша перемене его настроения к лучшему. – Вот я и пришла. К чему сложности? Не лучше ли брать, что вздумается? Жизнь коротка.
Ему неожиданно понравилась эта жизнелюбивая установка. Она была свежа и отличалась от всего, что Владимир слышал о жизни, государстве. Она освобождала от вечного гнета, от заученности работать и жить по шаблонам, опасаясь прогневить вездесущих бабулек – уличных жандармов. Владимир не мог не попасть под влияние, да и не слишком пытался избежать очарованности. Любая приятная эмоция была так дорога. И Гнеушев воодушевился, поняв, что может наслаждаться, прочувствовав миг; жить не хуже, чем раньше.
И Владимир позволил себе увлечься. При всех краеугольных камнях первого, несмотря на былые увлечения, романа Владимир получал от него удовольствие в той мере, на которую был способен в данной ситуации со своим не к лучшему перешедшим характером. Конечно, Даша была ему по-своему дорога, он не хотел, чтобы с ней случилось что-то плохое, но ни о какой ослепленности, буйстве речи уже не шло. Владимиру противно было вновь поддаться грезам и дутым мечтам, наделив избранницу всеми возможными достоинствами. Разочаровавшись, он искал подвох. И проводил время с любовницей, не слишком проникаясь.
Но, как Владимир ни старался мыслить цинично и здраво, Даша была так искрометна, лирична, весела и вдумчива когда надо, так умела создавать его настроение и пробуждать нежность, что он время от времени всерьез подумывал, чтобы начать новую жизнь с подходящей женой, наладить все, пожинать плоды спокойного обдуманного существования по велению настроя и забыть прошлое, научится жить вне его цепких когтей. Не мог он просто пользоваться другим человеком, даже если тот был не против. Дарья с каждым днем все глубже и вдумчивее погружала в свой притягательно-недоступный женский мир неизменной правильности сочетаний. Скоро ее ускользающее кокетство и изящество пересилили отвращение и неизменное истолкование его Гнеушевым как глупости.
– Уходи от него, – сказал Владимир во время этого исступленного времени открывания и познания, когда житейские проблемы и повторения еще не омрачают безоблачную нежность и восхищение новизны.
Даша напряглась. А все начиналось как невинная игра, теперь придется снова думать как скучным взрослым…
– Было бы жестоко так с поступить с Максом.
– Неужели ты не хочешь перебраться ко мне в Москву? Судя по твоим рассказам, он не лучший муж на свете.
– Не лучший, но жаль ведь. Много мы прошли вместе, он обо мне заботился.
– Теперь я буду.
Дарья непонятно посмотрела на него с какой-то внутренней тоской и опасением, не ответив.
– Я не смогу так долго, Даша. Не люблю людей, которые всюду кричат о долге и чести, они навевают на меня тоску, но так тоже не дело.
