– Простите. Мне нужна минутка, чтобы переключиться после работы. Я вся во внимании. Пожалуйста, просветите меня.
Говоря, я присаживаюсь на стул и смотрю директору прямо в глаза. Я пытаюсь сделать выражение лица, которому научила меня Кьюри. Чтобы заставить мужчину думать, что он тебе интересен, нужно широко раскрыть глаза, развесить уши, а на уголках губ должен появиться легкий намек на улыбку.
Он опять прокашливается.
– Политики важны для нас по следующей причине. Они могут профинансировать нас или заставить какого-нибудь чеболя сделать это. А вы тем временем продолжите создавать работы, которые прославят наш университет. Понимаете?
Я киваю. Да, действительно, важно.
– Сейчас я пытаюсь организовать обед с потенциальными патронами и политиками. Я пришел сообщить, что и вы приглашены. Я уже зарезервировал Отель Художников на следующий понедельник. Обед в полдень. Позаботьтесь… – Он останавливается. Я с нетерпением жду продолжения. – Ну, вы понимаете. Просто представьте университет в лучшем свете, – криво заканчивает он.
Похоже, директор хочет уехать домой, скинув огромную ответственность на мои плечи.
– И мисс Мари тоже будет участвовать? – спрашиваю я. Это еще один стипендиат. Она создает цифровые инсталляции на основе мозговых волн или что-то в этом роде.
– Нет, мисс Мари не… Сажем так, ее работы представят ее лучше, чем она сама.
Я улыбаюсь и говорю, что это большая честь. Мари на добрый десяток лет старше меня и немного непредсказуема. Ей под сорок, она в разводе и с лишним весом. Это автоматически делает ее невидимой для корейских мужчин любого возраста. Несколько раз, общаясь с ней на мероприятиях, я смеялась: она выбирает эпатажные, шокирующие выражения. Директор явно не допустит, чтобы она сидела за одним столом с потенциальным инвестором.
– Вы – наш талисман, не забывайте! – говорит он. Теперь его лицо сияет еще сильнее: я реагирую на новости правильно. – Вы появитесь на плакате выставки! Фотограф приедет ориентировочно на следующей неделе. Она заранее свяжется с вами по поводу одежды, прически и макияжа.
Я низко кланяюсь, и директор, упокоившись, уходит. Как же легко сделать старшее поколение счастливым. Все, что нужно, – широко улыбнуться, поздороваться, поблагодарить и попрощаться с глубокой внимательностью. Ни мое поколение, ни люди моей профессии в большинстве своем не понимают этого.
* * *
Вечером, за ужином, я сообщаю Ханбину о грядущем мероприятии с потенциальными инвесторами.
– Прекрасно! – Он в восторге, его красивое загорелое лицо расплывается в улыбке.
Счастье теплым одеялом ложится на мои плечи. Мы едим приготовленного на гриле угря, сидя в уличном ресторанчике напротив университета. Ханбин говорит, что нам обоим нужно зарядиться энергией.
Он вдвойне за меня рад. В прошлом году он несколько раз предлагал представить меня галеристам, с которыми знаком через мать, а я постоянно отказывалась. Знаю: эти предложения дорогого стоят, ведь, если я соглашусь, его семье тоже придется оказать тем людям услугу, и его мать придет как минимум в ярость. Я пытаюсь всего добиться сама: это единственный путь быть с ним. Он может скупить все работы студентов в моем департаменте, заплатив вдвое меньше того, что потратил на покупку машины в прошлом году. И, конечно, не стоит даже говорить о его возможности скупить все мои работы на грядущей майской выставке, которая пройдет в галерее университета.
Ханбин умело жарит кусочки угря на гриле и все подкладывает их на мою тарелку. Я до сих пор не смогла признаться ему, что не люблю угря, – он и без того считает меня слишком привередливой. Хве, например. В детстве мы никогда не ели хве. Всякий раз, когда Ханбин ведет меня в дорогой ресторан, где официант приносит нам роскошную тарелку с тонкими кусочками сырой белой рыбы с морским огурцом или с морским ежом, его глаза светятся, а мне бы только не выдать подкатывающую тошноту. «Повар специально отложил для нас лучшую рыбу! Я позвонил в ресторан на прошлой неделе и предупредил, что мы придем сегодня, – говорит он, накладывая мне гору прозрачных ломтиков. – Представь себе, он уже приготовил для нас сет с сашими из иглобрюха, который подаст лично!»
Думаю, Руби подозревала это. Сама того не осознавая, она сделала нечто прекрасное – перестала уговаривать меня есть сырую морскую рыбу. И фуа-гра. И ягнятину. И крольчатину. И любую другую еду, которую я не пробовала в детстве. Как ни странно, с годами мое отвращение к этим изысканным блюдам лишь усиливается. Я хоть каждый день могу питаться раменом, токпокки
[32] или сундэ
[33]. А лучше вообще ничего не есть. Я счастлива без еды.
Обычно Ханбин сердится, если я говорю ему, что уже сыта, но сегодня ему все равно. Он то ли возбужден, то ли обеспокоен чем-то. Я интересуюсь, что случилось, но он качает головой.
– Ничего, просто сумасшедший рабочий день. Не хочу об этом говорить. Слишком депрессивно.
Ханбин работает портье в семейном отеле. В последнее время у владельцев гостиничного бизнеса появился тренд – отправлять своих наследников работать на самое дно принадлежащих им империй. Летом, после окончания Колумбийского университета, Ханбин начал работать парковщиком, несколько месяцев спустя перешел на кухню мыть посуду. Его мама якобы в ужасе оттого, что отец сделал сына чернорабочим. Но, по словам самого Ханбина, на самом деле она довольна, для нее это новый повод для хвастовства – она рассказывает людям об отеле, о своем сыне и дальновидном супруге, который придумал такой изнурительный способ подготовки к должности генерального директора.
Кто-то может подумать, будто руководство не посмеет командовать Ханбином, но последние скандалы, связанные с чеболями, изменили мнение людей. До сих пор есть те, кто пресмыкается и подхалимничает, но многие уже до отвращения бдительны. Они так и ждут, когда семьи владельцев совершат какую-нибудь ошибку и дадут повод накинуться на них, донести в полицию или продать скандал прессе. «Профсоюзы!» – ни с того ни с сего время от времени любит восклицать Ханбин.
– По крайней мере, тебе не нужно подбирать использованные презервативы и, стоя на коленках, чистить грязные унитазы, – однажды сказала я, когда он жаловался на ужасный денек.
Я размышляла в тот момент над историями, рассказанными Суджин: только-только переехав в Сеул, она несколько месяцев работала горничной в одном из «любовных» мотелей. Комнаты тут снимали на час, поток был огромным, и за первые две недели работы Суджин скинула шесть килограммов – у нее не было ни времени, ни аппетита после уборки презервативов и оттирания всевозможных пятен. Она от всей души рекомендовала нам эту работу как отличную диету.
В ответ Ханбин лишь молча посмотрел на меня. Я знала: он в шоке. Я быстро добавила, что почерпнула все из статьи: якобы какой-то журналист устроился в мотель под видом уборщика. Ханбин расслабился, засмеялся и сказал, что у родителей все-таки другой отель. По крайней мере, он верил в это.
