Только-только познакомившись с Руби и Ханбином, я призналась им в этом; рассказала и о том, какой панический ужас наводит на меня чуждый мир Нью-Йорка. Прежде друзьям не приходилось встречать кого-то настолько неопытного. Должно быть, они очень удивились. Сами ребята здорово прятались под яркими масками уверенной элегантности.
– Что ж, спасибо, – ответила я Ханбину самым ровным, скучающим тоном. – Думаю, Руби ищет тебя.
Она сидела в углу и махала нам. Ханбин на секунду задержал на мне взгляд, а затем, повернувшись, направился к ней.
Вокруг уже собралась группа ребят. Руби не рассказывала им ничего необычного – просто потягивала коктейль и, казалось, даже не слушала разговор. Но все равно она опять стала центром вселенной. Она со своими вишневыми губами, меховой курткой и смеющимися глазами могла оживить любую вечеринку, просто придя туда.
Попивая коктейль, я отвернулась и пошла разыскивать парня, с которым прежде болтала. На вечеринке, где ты чужой, нет ничего лучше, чем притвориться, будто ты ищешь кого-то. Я прошла по первому этажу, прислушиваясь к обрывкам разговоров, затем поднялась на второй. Стены там были пурпурными, а светильники – черными. Я представила, как здорово красить стены в такой цвет, и задумалась, подошла ли бы мне работа дизайнера интерьеров. Сколько времени понадобится, чтобы освоить такую профессию? Мне бы понравилось покрывать стены густыми, насыщенными цветами и изысканными, причудливыми росписями. А сколько жители Нью-Йорка платят за подобное…
Услышав голоса в конце коридора, я пошла на звук и вскоре оказалась возле приоткрытой двери. Не раздумывая, я толкнула ее.
Взгляду открылся кабинет словно из какого-то фильма: напротив окна стоял стол из красного дерева, а полки от пола до потолка были забиты книгами. В центре комнаты на стоящих друг против друга диванах оливкового цвета сидели четверо или пятеро ребят. Они общались и выпивали, а на ковре фыркал и возился карликовый пудель.
– Эй! Заходи! – Парень, с которым я общалась внизу, помахал мне.
Пока я шла к компании, стараясь скрыть робость, повисла недолгая тишина: все разглядывали меня.
– Садись сюда! – Чжэ направился к столу, принес мне стул и сказал: – Это Бен-джун, который живет здесь. – Он кивком указал на парня, сидящего на диване. Тот приподнял подбородок и слегка кивнул. – А это… прости, как тебя зовут? – уточнил он, обращаясь ко мне.
– Что за… – начала сидящая справа от него девушка, но смех заглушил ее вопрос. У нее были обесцвеченные волосы до плеч и очки в форме кошачьих глаз. – Ты даже не знаешь, кто это? Ну ты даешь!
– Мы общались внизу, – произнес Чжэ, притворяясь, что оскорблен. – Она пришла с Руби, это ее лучшая подруга.
При этих словах ленивый интерес компании перерос в откровенное любопытство.
– Откуда ты знаешь Руби?
– Вы учились вместе?
– На каком курсе в Школе изобразительных искусств?
Я улыбнулась и ответила то же, что однажды сказала Руби, когда ей задали нежеланный вопрос: «Не надо так волноваться». Все засмеялись и отстали от меня: ситуация правда выглядела глуповато. Затем все вернулись к прерванному моим появлением разговору.
– Как тебя зовут, напомни, пожалуйста? – обратилась я к парню.
– Чжэ, – ответил он и пошутил: – Я, вообще-то, старше тебя, так что эй, побольше уважения!
Я издевательски поклонилась:
– Конечно, сонбэним
[24]. Меня зовут Михо. – Я повернулась к Бен-джуну: – Ты тоже учишься в художественной школе?
– Кто, я? – изумился он. – Нет, в Нью-Йоркском университете.
– Просто цветовая гамма этой квартиры поразительна, – пояснила я. Сердце бешено колотилось. – Потому-то у меня и возник вопрос, а не студент-художник ли ты, как мы.
– Нет-нет, – прозвучало едва ли не презрительно. – Это работа декоратора. Она прилетела из Португалии и привезла с собой и художника, а он – краски.
Телефон Бен-джуна зазвонил. Парень ответил по-английски:
– Хорошо, пусть пройдет. – Затем, поднявшись, он объявил: – Пицца приехала! Я заказал «Папа Джонс»!
Все завопили и зашумели.
– Чувак, в последний раз я ел «Папа Джонс» в Корее!
– Прекрасно!
– Я умираю с голоду!
Я все еще не до конца понимала, как и на что принято реагировать в этом странном мире. Когда не стоит ничего выказывать, когда, наоборот, нужно… Почему я не должна удивляться необычной красоте квартиры, зато пицца с толстой корочкой требует неистового восторга?
Большинство ребят встали и пошли за Бен-джуном. Пудель, тявкая, тоже затрусил следом. Я осталась сидеть и бросила мимолетный взгляд на Чжэ. Если он пойдет, то я последую его примеру.
– Ты не голодна? – спросил он, не вставая, и я покачала головой.
– Нет, в общем-то. Мы только поужинали.
– Я тоже, но уверен: через минуту-другую вновь проголодаюсь.
– Почему бы тогда тебе не спуститься к остальным?
– Зачем? Он заказывает тонны, хватит на всех. – Чжэ закатил глаза. – А потом жалуется, как пицца негативно сказывается на его низкоуглеводной диете. На ужин он заставил нас съесть сашими в своем любимом суши-ресторане, и вот, через два часа уже проголодался.
Я засмеялась. Было здорово разговаривать с парнем так, словно для меня это – обычное дело. Как жаль, что с Ханбином не получалось.
– А как ты познакомился с Бен-джуном? – поинтересовалась я.
– Ах, да мы дружим семьями. Наши отцы учились одной старшей школе и колледже. В детстве мы много времени проводили вместе. А ты? У тебя здесь есть друзья из Чхонджу?
– Нет. – Хотелось добавить «Конечно», но я промолчала. – Они все в Корее. Большинство из-за учебы в университетах переехали в Сеул.
– Логично. Чхонджу ведь очень маленький, так?
– Да, – подтвердила я. – Очень.
Настолько маленький, что, казалось, все здесь знают нас, детей из «Лоринг-центра» – сирот, инвалидов и преступников. Наш выпуск так напугал местных, словно расползлась какая-то зараза. Увидев нас впервые, люди очень удивились, что мы вполне обычные и у большинства даже есть все конечности. Нас избегали. В нашем городе даже само слово «Лоринг» имело второе значение – «умственно отсталый». «Разве он не лоринг?» или «Ты выглядишь полным лорингом!» К тому времени, как мы поступили в старшую школу, слово уже настолько укоренилось в языке, что большинство детей даже не задумывалось о его английском происхождении!
«Жду не дождусь, когда мы наконец выберемся из этой сраной дыры!» – брюзжала Суджин всякий раз, когда получала взбучку от своих учителей. Мне повезло: преподаватели художественной школы любили меня, а вот Суджин во время учебы слыла ходячей проблемой, и поддержки с тыла в лице мисс Лоринг у нас уже не было. Она ушла в мир иной до нашего выпуска. С тех пор директора центра менялись практически ежегодно.
