Я молчала, не зная, что сказать. Да и что можно говорить в ответ на такие дикие вещи, которых не должно было происходить, но они, тем не менее, регулярно происходили. И мир не летел в тар-тарары, солнце все так же жизнерадостно поднималось над горизонтом каждое утро, и звезды не сыпались на землю карающими метеоритами.
— И вот тогда, Лекс, после того, как я понял все… Ты не поверишь — первой мыслью было сразу же пойти и провериться на предмет всяких венерических болячек. Смешно, правда? У меня тут вроде как сердце разбито, а я о таких низменных материях думаю. Если уж совсем начистоту говорить, наверное, это было просто отвлечение. Мне нужно было переключиться на что угодно, на любое занятие, лишь бы не думать о том, каким я был идиотом. А еще это странное ощущение — пустота. Оно меня с ума сводило. Еще вчера у тебя было все, а сегодня ничего нет. Совсем ничего. И ты, понимая все, не можешь этого принять. Это знаешь, как человеку ампутируют руку или ногу, а она у него все еще болит, очень болит, эта несуществующая рука или нога. Вот так и мое странное чувство. Которое я сам отрезал, ампутировал, его уже не было, не должно было быть! А оно все еще болело, временами невыносимо. Поэтому я должен был отвлечься.
— И ты пошел… в поликлинику? — чтобы хоть как-то поддержать этот все более невыносимый разговор, переспросила я.
— Да нет, Лекс, какая поликлиника, — фыркнул Яр. — У нас же врачебная тайна — вещь мифическая, и только в трактатах по врачебной этике существующая! Если бы у меня нашли что-то возмутительное, это знал бы весь наш участок, соседи и мои маменька с папенькой в придачу. Не знаю как, но раззвонили бы, нашим медсестрам только дай языки почесать. Да и вообще, в моей поликлинике лаборатория просто отстойная. Нет, я пошел в диагностический центр, мне как раз в октябре восемнадцать исполнилось — так что можно было спокойно, без чьего-либо сопровождения сдавать какие угодно анализы. Хоть на наличие тайно подселенных внутрь инопланетян, — Яр опять не удержался от шутки. — Были бы деньги, естественно. В общем, я заказал себе олл-инклюзив, если так можно выразиться. Полное обследование, начиная от гепатита и заканчивая какими-то там совсем уж цито… цитомегаинфекциями… Черт, так и не научился выговаривать это слово, хотя обследование два раза проходил. Ну, в числе прочих был анализ на ВИЧ. Я еще так с юмором отнесся — ого, вот это действительно олл-инклюзив! В государственных лабораториях очередь огромная, чтобы кровь на ВИЧ сдать, и ждать результатов надо с месяц. А тут — полный пакет и ответы через неделю. И веришь, Лекс, я всю эту неделю даже не волновался. Нет, ну я иногда думал так с налетом трагизма — эх, а вдруг у меня сифилис! А потом решил — ну и ладно, многие великие люди болели сифилисом. Вот я вылечусь и точно начну жизнь с нового листа! Разделаюсь со всеми остатками прошлого! А может, их и нет вообще. Зато теперь я буду точно знать, что к этому человеку у меня точно никакой привязки нет.
— И… и что дальше? — подала голос я, потому что Ярослав замолчал, будто бы раздумывая, завершить рассказ на этой обнадеживающей ноте или довести до правдивого конца.
Похоже, реалист в нем, как всегда, победил.
— Ну, а дальше, Лекс… Получил я свои анализы в специальном окошечке, анонимно, там даже фамилии моей не было — всего лишь кодовый номер в ответ на предъявленную квитанцию. А там красота — сифилиса нет, гепатита — нет, герпесов и разных цитомега… ну ты поняла, тоже нет! Ну, загляденье просто, а напротив графы с ВИЧ — такой маленький плюс. Типа крестика. Я сразу даже не въехал, думал, может какой бонус мне плюсом начислили. Вроде как "Уважаемый клиент! Если вы совсем идиот — то приглашаем вас пройти обследование на ВИЧ еще раз, бесплатно, после того как повторно вляпаетесь в какую-нибудь историю!" — тут уже я не смогла подавить нервный смех, живо представляя себе подобную рекламную акцию.
— Ну и приписка мелким шрифтом внизу — в случае положительных анализов на такие-то и такие-то болезни — звоните вот сюда, а в случае обнаружения антител к ВИЧ — вот сюда. Вот я взял и позвонил, сказано позвоните, я и позвонил! — по тому, как в голосе Ярослава слышалось все больше веселых ноток, я понимала, что глубоко внутри он все переживает заново, и веселье это — от полнейшей безысходности. — И мне какая-то барышня говорит по телефону — здравствуйте, вы позвонили на линию доверия ла-ла-ла, если ваш тест положительный ла-ла-ла. А меня такой смех разобрал, Лекс, я ей говорю — да, вы знаете у меня результаты очень даже положительные, вообще анализы такие положительные! Она не поняла и говорит мне — молодой человек у вас там что написано в форме ответа? Я ей опять — да все положительно, выявлены антитела к ВИЧ, это же хорошо? Антитела есть — это вроде как иммунитет, да? Ей, наверное, редко такую чушь несли по телефону, потому что она в ответ удивленно и даже сочувственно говорит — нет, это не иммунитет. У вас — подтвержденная ВИЧ-инфекция. И вот тогда я и прозрел, Лекс. И понял, что плюсик в графе это не всегда хорошо. Что иногда это может быть и крест — на всей дальнейшей жизни. Хотя та дамочка мне как раз обратное доказывала. Она раз десять повторила, что "ВИЧ — это же не конец жизни!" С тех пор я слышать не могу эту фразу.
— А потом что, Яр? Что потом? Как ты это… вообще пережил? Почему сразу не пришел ко мне? Ведь нельзя же, узнав такое, просто взять и пойти домой, как ни в чем ни бывало. Почему не позвонил? Почему не вызвал меня, я бы прибежала сразу же, я бы все-все бросила, мы бы с тобой…
— Тихо-тихо, Лекс, не надо, не начинай. Ну, во-первых, я реально не хотел тебя дергать, у тебя была другая жизнь, другие проблемы, вернее, вообще не было проблем. А я вдруг начал понимать, как это здорово, когда совсем нет проблем. И очень не хотел ломать твою беззаботность. Ну и, кроме того, какое-то время я еще не верил. Когда первый шок прошел, я подумал — наверное, это ошибка, ведь результаты анонимные, ну перепутали порядковый номер, всякое бывает! Тем больнее в нашей стране, где вообще все служащие безалаберные, а медики — тем более! У нас хирурги ножницы забывают в человеческом теле после операции, а тут — шестизначный код! Вот какая-то девочка-стажерка первую или вторую цифру спутала. Или вообще — все! Поэтому я пошел и заказал олл-инклюзив второй раз. Результаты, как ты понимаешь, оказались теми же. Вот тогда я поверил окончательно и сильно испугался. Так сильно, будто изнутри меня выморозило. Ни вдохнуть — ни выдохнуть, только жуткий холод. Будто я уже умер.
— И почему же ты промолчал? Почему ты ничего не сказал мне тогда? Как ты думал один справиться со всем этим? — чувствуя, что негодования от такого решения друга перекрывает даже липкий ужас от его рассказа, возмутилась я.
— А чем бы ты мне могла помочь, Лекс? — тихо ответил Ярослав, продолжая нервно вертеть в руках зажигалку. — Ведь я же не за себя испугался. За него.
Способность говорить изменила мне на несколько секунд. Мысль о том, что любовь — не такое уж святое и благословенное чувство, а тяжкое увечье, незаживающая рана, через которую медленно вытекает жизнь, снова пришла мне на ум.
Это доказывали чувства к Марку, раздробившие меня на жалкие осколки и, тем не менее, упорно живущие, тлеющие под бетонной тяжестью наваленных на них решений никогда больше не впускать в свой мир даже намека на эту болезнь. Это подтверждал испуг и первые мысли Ярослава: не о себе, не об угрозе своей жизни, а о том, чья преступная халатность стала причиной произошедшего. И все это — несмотря на якобы полную ампутацию любви, которая на самом деле оказалась болезненным самообманом.
