Именно этими мыслями — на что придется пойти, лишь бы вновь затащить Ярослава на учебу, я была озабочена, притаившись в беседке напротив его дома, словно шпион. Положение мое, несмотря на первоначальные радостные надежды, было незавидным. Мороз с наступлением ночи все усиливался, в темноте я плохо различала проходящих мимо людей, а подбираться ближе было страшно, иначе вместо долгожданной встречи с Ярославом могла состояться встреча с его родителями, не такая долгожданная и крайне нежелательная.
Тоскливо глядя на веселые огоньки в окнах многоэтажек, я грела замерзшие пальцы дыханием и жалела, что так опрометчиво бросилась из переговорного пункта прямо сюда, во двор, не прихватив с собой ни перчаток, ни термоса с теплым чаем. На что я надеялась? На то, что ждать придется недолго и Яр сразу же прибежит, на расстоянии почувствовав мое беспокойство? Или на то, что смогу согреться одними лишь мыслями о нашем безоблачном будущем, которое обязательно наступит после того, как он закроет все долги и сдаст сессию?
Когда от холода, который, казалось, пробрался сквозь куртку и покалывал тело тысячей маленьких иголок, перестали спасать даже прыжки вокруг беседки и кратковременные попытки отогреться в ближайшем подъезде, я начала малодушно подумывать о том, чтобы уйти ни с чем. Для полного счастья не хватало только опоздать на метро и остаться ночевать на улице. Тогда мне была гарантирована участь девочки со спичками из печально известной сказки. Хотя, изначально даже та девочка находилась в положении более выигрышном — у нее хотя бы спички были, а у меня нет. Ни спичек, ни сигарет.
Внезапно мне жутко, до дрожи в пальцах захотелось курить. Вот бы, прямо сейчас, оказаться в общежитии, на знакомом балконе, глубоко затянуться, а потом медленно выпускать дым затейливыми колечками, глядя на звезды. И не думать о том, что делать с этой дурацкой ситуацией, о том, что я поздно спохватилась и раньше надо было начинать поиски. Главный вопрос, мучивший меня, так и не был решен. Я по-прежнему не знала, что делать завтра — вновь приходить сюда и ждать или, все же, попросить помощи у Вадима Робертовича.
Совершенно позабыв о заледеневших руках и ногах, я стояла на морозе, увлеченная безрадостными размышлениями, не желая уходить, и в то же время понимая всю невозможность оставаться здесь дальше. Уже перевалило за одиннадцатый час ночи — до последнего поезда метро оставалось чуть больше сорока минут, да и жизнерадостные огоньки в окнах начинали постепенно угасать — город засыпал. Я осталась совершенно одна посреди огромного, пустого двора, окруженная грозной стеной безмолвных домов-великанов, которые смотрели на меня недоуменно и осуждающе.
Нужно было уходить. Прямо сейчас.
Низко опустив голову и тяжело вздохнув от осознания своего полнейшего фиаско, я, наконец, сдвинулась с места и пошла в направлении большой арки, ведущей к автобусной остановке, откуда можно было добраться к станции метро. Осознание безвозвратно потерянного времени давило на плечи, но я пыталась отогнать беспокойные мысли, утешаясь тем, что приду завтра. И послезавтра. И если надо — после послезавтра, но поймаю Ярослава здесь. Поймаю, чего бы мне этого не стоило.
Увлеченная подобными размышлениями, горькую правду которых усиливала сгустившаяся темень, я опомнилась лшь тогда, когда в плохо освещенной арке натолкнулась на такого же одинокого и позднего путника, шедшего мне навстречу со стороны ярко освещенной улицы. Растерянно захлопав глазами и жмурясь от огней, бьющих в лицо из-за спины возникшей на пути фигуры, только спустя несколько секунд я сообразила, кто передо мной и чуть не вскрикнула от радости.
Все-таки есть в мире справедливость и счастливый случай! Это же надо — на самом выходе из двора, в котором я больше пяти часов безрезультатно прождала Ярослава, столкнуться с лоб в лоб именно с ним!
— Яр! — не в силах сдержаться, крикнула я и подалась вперед, чтобы радостно его обнять.
И тут он повел себя очень странно. Резко отступив на несколько шагов и оглядевшись вокруг с каким-то затравленным видом, он вытянул перед собой руки в предупреждающем жесте, да так и замер посреди этой арки — в нелепой, изломанной позе, глядя на меня испуганными глазами.
— Ярослав! Эй, ты чего? Это же я, Алексия! — мой голос зазвенел от злости.
Что еще за чертовщина! Мало того, что я полдня проторчала на морозе, замерзла до состояния ледышки, пытаясь выловить ушедшего в подполье друга — так еще и сейчас он пытается от меня… сбежать?
Все происходящее просто не укладывалось в голове. Неужели я чем-то обидела его, каким-то неосторожным словом или поступком? Тогда почему бы не сказать мне об этом прямо и честно, как Вадим Робертович, бросив правду в лицо, а не молча прятать ее по темным подворотням?
— Привет, — наконец, выдохнул он, справившись с первой волной испуга и удивления. — Ты что, у моих родителей была?
— Очень хорошо. Просто прекрасно, Яр. Это все, что тебя интересует после того, как мы почти три месяца не виделись? А перед этим ты навешал мне лапши на уши о каких-то делах и о том, что вернешься незадолго до сессии! Не волнуйся, Лекс, все в порядке Лекс! Да только сессия уже в разгаре, от тебя ни слуху ни духу, маменька твоя, как всегда, блаженно спокойна, ибо Ярчик так усердно учится, что его и дома-то не видать! А я, значит, сижу здесь как дура, караулю тебя и уже не знаю, что думать — а тебе интересно лишь одно: ходила ли я к твоим драгоценным родителям?! Нет, Ярослав, не ходила, потому что я не идиотка, хотя ты, наверное, в этом сомневаешься! И прекрасно понимаю, что мне у вас показываться нельзя! Зато я им звонила! И буду звонить всякий раз, когда ты вот так же позорно начнешь выкручиваться и скрываться, и врать мне, и вообще… Какого черта ты пропал!? — совершенно выходя из себя, я зло топнула ногой.
Мой экспрессивный напор возымел свое действие — вновь оглянувшись, будто пытаясь убедиться в полном отсутствии свидетелей, Яр попытался перевести разговор в более мирное русло:
— Ну все, все Лекс… Я понял тебя. Только давай потише. Не хватало еще, чтобы мы тут с тобой полквартала перебудили своими криками.
— И разбужу! Очень даже разбужу, и не полквартала, а квартал! А пусть просыпаются — все! И твои соседи, и родители, пусть они узнают, наконец, какой ты, Ярослав, патологический врун! Нет, я еще понимаю насчет твоих побасенок отцу и матери, потому что они у тебя ангелы небесные и кушают бабочек на завтрак вместо бутербродов с колбасой! Я понимаю, что их лучше держать подальше от прозы жизни и всего такого! Но зачем ты врешь мне? Мне, Ярослав?! Я же, как и ты, неидеальна, я же тебе все-все о себе рассказала, чистую правду, которую никогда и никому больше… — тут я даже словами захлебнулась от возмущения. — И ты! Ты ведь тоже мне доверял! Я думала, что ты мне доверял! А выходит… — тут мне стало так обидно, что в сердцах взмахнув рукой, будто бы говоря «Эх, да что с тебя взять!» я попыталась обойти Яра, чтобы сбежать к себе и никогда больше его не искать, не встречаться, забыть все те вопросы, которые не давали мне покоя.
Ведь своей первой реакцией Яр ясно дал понять — он не рад меня видеть. Совсем не рад и, значит, зря я волновалась, зря предпринимала эти смешные попытки, всё зря. Тот, кого я считала своим другом, замечательно жил себе отдельной, полноценной жизнью, в которую меня посвящать не собирался. Ну что ж, выходит, я опять ошиблась насчет своей значимости для еще одного человека. Сейчас мне, конечно, больно и обидно, но ничего — справлюсь. Переживу. Не в первый раз.
