— Вот почему ты позвонила! — продолжал свирепствовать Казарин-старший. — Не потому, что ты по нам соскучилась, не потому что тебе захотелось узнать, как живут люди, которые тебя вырастили, дали тебе все — дом, деньги, образование! Нет! На нас тебе плевать! И всегда было плевать! Тебе подавай только Марка, с этой вашей дурацкой связью, с этими вашими больными чувствами! Ты хоть понимаешь, насколько то, что между вами было — ненормально? Ты — понимаешь это?!
— Да что же там такого ненормального было-то! — отчаянно, забыв о страхе, закричала я в ответ.
Как говорил Яр, терять мне было нечего, так почему бы не высказаться напоследок от души? В том, что это наш последний разговор с Виктором Игоревичем я уже не сомневалась.
— Мы ведь не родственники по крови, а брат и сестра только формально! Мы вообще только в школе познакомились, как обычные дети! Чего вас так трясет, будто вы инцест обнаружили?!
— Ха! — насмешливо фыркнул Виктор Игоревич, и я почувствовала себя полным ничтожеством, столько презрения было в его голосе. — Вопросы крови, значит, затронула, да? Лешка, ты совсем, что ли, страх потеряла? Кто бы о крови говорил! Ты что — забыла, кто ты есть? Ты же круглая сирота, приживалка, непонятно какой ребенок непонятно каких родителей! Откуда я знаю, кем была твоя мать? Может, какой-то очередной гулящей девкой с улицы? И кем был твой отец? Может, он больной был? Психопат, какой-то? Может, он вообще, твою мать изнасиловал! Ты не думала об этом, когда собиралась с нами породниться через Марка? Какие у тебя генетические болячки, чья кровь в тебе течет? Ты — никто, и зовут тебя никак, понимаешь? И вдруг ты решила, что можешь войти в мою семью женой моего сына, родить мне внуков с непонятно какими задатками, будущих наследников рода Казариных? Ты что, девочка? Ты уже с ума сходить начала, скрытые гены так скоро сказались?
— Но… Но зачем же вы тогда пустили меня к себе? — еле ворочая языком пробормотала я, мечтая только об одном — чтобы оплаченные минуты, наконец, закончились, оборвав этот жуткий разговор. Сама я, странно завороженная словами Виктора Игоревича, сделать этого была не в силах. — Зачем хотели удочерить? Зачем обрадовались, когда я позвонила?
— Ты, деточка, не путай — гости и постоянное проживание. Я тебя в свою семью навсегда не пускал. В гости — это да, пока выгодно тебе и выгодно нам. Всем было хорошо, пока вы с Марком не зачудили эту вашу непонятную интрижку! И никто не собирался тебя удочерять. Думаешь, если бы я захотел это сделать — мне бы помешала какая-то путаница или неразбериха с законами? А так, все вышло, как надо — отучилась в школе, упорхнула в свою жизнь, подобру-поздорову! Чем тебя не устраивал такой вариант? Нет, тебе если дали ложку — так и медку к нему захотелось! Ты решила навсегда зацепиться? Так вот я говорю тебе — не выйдет! Пока я жив — не выйдет никогда! Я лично прослежу за тем, чтобы ты с Марком никогда не увиделась. Мало того, будь уверена — через деканат, коменданта или телефон общежития ты к нему тоже не подберешься! Я запретил им давать любую информацию о моем сыне кому бы то ни было, под каким-либо предлогом. А ты знаешь, я не последний человек не только в городе, но и в стране. Так что будь уверена, они мой наказ очень хорошо помнят!
А что рад тебе был — так и вправду, был рад, думал, может, ты просто поболтать позвонила, по старой памяти? Я вообще люблю людей, Лёшка, если ты не заметила. Люблю и хочу им сделать, как лучше! Валенька — та сразу после твоего отъезда сказала, что с тобой, мерзавкой, говорить больше не собирается никогда в жизни. Сказала — как отрезала, я свою жену знаю. А я и не против был дружить, если бы ты выбросила из головы всю эту дурь насчет Марка. Мог бы как-нибудь приехать в Киев, мы бы с тобой погуляли, поболтали, я бы за тебя, где надо, договориться смог. Но не в первый раз мне моя широкая натура боком выходит, не в первый раз! Поэтому, Лешка, слушай меня сюда — никогда, ни под каким предлогом больше не звони нам. Считай, что мы для тебя все — абсолютно все умерли. Нет нас больше. Ни меня, ни Валеньки, ни Марка. Особенно Марка! Ты поняла меня? Я спрашиваю, ты поня… — и на этом месте немилосердно-растянутые минуты разговора, наконец, закончились.
Но все самое главное я и так успела услышать.
Опомнилась я уже у себя в комнате, сидя на кровати и глядя в окно, пустым невидящим взглядом. Как мне удалось дойти до общежития, а перед этим — выбраться из той злосчастной кабинки, по стенам которой меня так тщательно размазал некогда приемный отец, я абсолютно не помнила.
Слова Виктора Игоревича обнажили какие-то новые уязвимые струнки в моей душе, ударив по ним и вызвав реакцию, похожую на продолжительный болевой шок. Ведь до этого я почти не задумывалась о своей так называемой родословной или генетике. Еще в детстве, перестав однажды ждать чуда и появления родителей, я решила никогда больше не возвращалась к этому вопросу. Каждый день я сочиняла себе маленькое счастье, отвлекаясь от ненужных мыслей и волнений, пытаясь отгородиться от болезненных и сложных вопросов. А потом центром моего мира стал Марк, и отвлекаться на размышления кто же я такая и почему так вышло, стало некогда и незачем. Мало того, иногда мы даже радовались моему сиротству, ведь иначе у нас не было бы возможности жить под одной крышей и расти в одной семье.
И вот теперь Виктор Игоревич, намеренно или нет, пошатнул мою уверенность в собственной полноценности. А ведь действительно — достойна ли я Марка? Может быть, я — мина замедленного действия? Может, во мне гуляет какой-то бракованный ген насильников-убийц-извращенцев? Может, я какая-то скрытая сумасшедшая или того хуже — носитель неизвестного вируса, ведь на самом деле я же… никто. Не ребенок мира, отпочковавшийся от какого-нибудь красивого растения (а ведь именно так, то ли в шутку, то ли всерьез я любила думать о своем рождении), а плод случайной связи в подворотне. Или меня зачали в результате насилия, или того хуже — я последствие неизвестных медицинских экспериментов, родившееся только по ошибке.
Именно эти новости я выложила Ярославу, вернувшемуся со своего «слета» посвежевшим, с буржуазно-зимним загаром, в добродушно-расслабленном настроении, от которого не осталось и следа, как только он узнал о результатах разговора с Казариным-старшим. К тому времени я, успев окончательно проникнуться ощущением собственной ущербности, находилась в крайне подавленном состоянии, которое воспринимала как верный признак начинающейся шизофрении, передавшейся мне, конечно же, по наследству.
— Не может быть! Этого просто не может быть! — потрясенно повторял Ярослав, нервно ломая пальцы и ощущая свою вину за случившееся. Ведь это он так настойчиво уговаривал меня рискнуть, убеждая, что терять мне нечего. Оказалось, что действительно, нечего, кроме остатков покоя и самоуважения.
Но я не спешила обвинять друга. Каким бы отвратительным ни вышел разговор с моим бывшим родителем, он должен был состояться. Теперь отступать мне было некуда и все, что я могла сделать — это только смириться со своей никчемной судьбой. Все дороги к Марку оказались перекрыты, но я хотя бы пыталась. Да, я пыталась — и осознание этого давало силы жить дальше, той самой, прежней серой жизнью, которая была у меня, пока Яр не пробудил во мне надежду на то, что все можно исправить.
