Целую неделю мы были предоставлены сами себе и провели ее, как взрослые, свободные люди. Одно дело — только планировать совместное будущее, совершенно другое — ощутить восхитительный вкус абсолютной самостоятельности. Наконец-то не надо было ни на кого оглядываться, ничего скрывать или щадить чьи-то чувства. Мы безраздельно владели всем домом, начиная парадным входом и заканчивая самыми потаенными уголками.
Каждое утро, просыпаясь, я сразу же бежала вниз в большую гостиную, которую мы украшали вместе, так, как нам этого хотелось, и зажигала гирлянды на елке. В больших колонках музыкального центра играла наша любимая музыка, в тесто для рождественского печенья я бросала наши любимые приправы — потому что нам так нравилось.
После завтрака мы обычно шли гулять: кататься на санках, валяться в сугробах, играть в снежки, просто бродить по праздничному городу, смешиваясь с толпой прохожих. Особенное удовольствие нам доставляло совершать покупки к ужину: я обычно хватала что-то к еде не относящееся, наподобие подсвечников, симпатичных сувениров, очередных елочных игрушек и гирлянд, а Марк, наблюдая за всем этим с молчаливой усмешкой, лишь нагружал свою корзинку более прозаическими вещами: хлебом, мясом, сыром и молоком.
— Так вот чем ты меня будешь кормить, когда мы будем жить вместе, — шутил он, в то время как я, выложив на ленту кассы все свои находки, вдруг подпрыгивала, хватаясь за голову с возгласом: "Ох, а как же масло! И чай! И… все остальное!"
Вечером мы, сытые только благодаря его практичности, грелись в большом зале, лежа у камина, пили горячий чай с пряностями, наслаждались потрескиванием поленьев, любили друг друга, смеялись, фантазировали. Иногда мы так и засыпали, внизу, не поднимаясь к себе, и, проснувшись утром, устраивали день ничегонеделания: ни кофе на завтрак, ни самого завтрака, ни прогулок, ни сборов — только мы вдвоем, только наш мир, только наша любовь.
— Понимаешь, это только начало. Вот так мы проживем с тобой всю жизнь! — глядя на меня глазами, полными счастья, говорил Марк и я, забыв обо всем, соглашалась с ним, свято веря в то, что впереди у нас — только светлые дни, только самое безоблачное будущее.
Глава 10. Новости
Зима закончилась очень быстро, и с весенней капелью в наш дом вошла суматоха. Я, изрядно нервничая, ждала итогов участия в конкурсе и так извела себя, что уже не могла сказать, какому результату обрадуюсь больше — победе или поражению. Второй вариант меня даже больше устраивал. Тогда бы я, без оглядок и терзаний, смогла уехать с Марком в Одессу и подавать документы в тот же университет.
Время шло, ответа все не было и не было, ни письма по почте, ни телефонного звонка. И постепенно я сама себя убедила, что вот и оно — решение проблемы. Программу я завалила. Ну, кто я, собственно, такая, чтобы надеяться войти даже в тройку сильнейших? Теперь вопрос выбора между самореализацией и любовью был снят. Не было больше никакой дилеммы, никакой раздвоенности интересов. Жизнь сама сложила за меня эту головоломку, сняв необходимость разломать сердце на две половины и решить, какая из них мне совершенно не нужна. Недавнее неуемное желание показать себя наилучшим образом в конкурсе сменилось странной умиротворенностью и уверенностью в том, что так лучше. Мое будущее было определено: как только я войду в дозволенный законом возраст, мы с Марком поженимся и проживем всю жизнь в любви и согласии.
А потом, в последнюю неделю апреля, идиллическое спокойствие разлетелось на осколки в течение получаса. Сначала раздался тот самый, уже нежеланный телефонный звонок из Киева, причем трубку поднял Виктор Игоревич. А через несколько минут возвратившийся с пробежки Марк принес большой конверт и с бледным лицом отдал мне его в прихожей прямо в руки.
Все происходило, как в дешевых мелодрамах или книгах, написанных на скорую руку слезливыми девицами — ведь только там, а не в реальной жизни случаются такие нелепые совпадения. В то время как Марк вручал мне не предвещающую ничего хорошего почту, Виктор Игоревич радостно хохотал на втором этаже.
— Да вы что! Моя девочка? Моя маленькая Алешка!? Вы шутите? Нет, не шутите?! Ну, тогда — это победа! Наша победа! Я… я конечно же передам! Да! Я отец, и меня можете поздравить!
— Алеша. Ты можешь объяснить, что все это значит? — неестественно спокойным голосом переспросил Марк, хотя ситуация и так была ясна до предела.
Дрожащими руками я достала из разорванного конверта красивейший диплом и сопроводительное письмо специальной комиссии. Черт. Это действительно было слишком.
Я выиграла программу, бесплатное обучение на престижном факультете и солидный денежный грант в придачу. Теперь я могла полностью обеспечить себя и свою жизнь в другом городе, по крайней мере, на первых порах. У меня не хватало сил дышать от волнения и ужаса. Зачем? Зачем жизни понадобилось так жестоко искушать меня?
Есть люди, годами грезящие о несбыточном. Они никогда не получают желаемого, но мысль о том, "как бы все могло быть хорошо, если бы…" согревает их в момент самых жестоких разочарований. И одно из сильнейших испытаний для человека — получить всё и сразу. Это слишком тяжело для взрослого, не говоря уже о подростке, едва вступившем во взрослую жизнь.
— Вот значит как, — проговорил Марк, пристально глядя на диплом, который я неуклюже вертела в руках. — Я все понял. Значит, такой выбор ты сделала, — и, резко развернувшись, направился к лестнице, ведущей на второй этаж. По пути он столкнулся с Виктором Игоревичем, который с громкими криками несся мне на встречу.
— Ну что, шалопай! Поздравь сестру! Вот у нас в доме уже и студентка появилась!
Марк отшатнулся от этих слов, как от пощечины. Потом обернулся и посмотрел на меня с верхней ступеньки ледяным, пробирающим до дрожи взглядом.
— Поздравляю.
— Лешка! Ну что! Говорил я тебе! Говорил! Да прекрати ты реветь, дурочка! Валя! Иди сюда! Наша дочь уже студентка! И…эй, ты что? Ты это… прекращай… Валенька, и успокоительное какое-нибудь возьми, у нее, по-моему, истерика!
Дальше начались дни, полные суеты и безумия. Новость о том, что я без экзаменов поступила в престижнейший университет страны, мгновенно облетела все окрестности. В школе мне не давали прохода и поздравляли на каждом шагу. Рядом внезапно возникло множество малознакомых людей, каждый из которых хотел прильнуть, обнять, объясниться в дружбе и сказать, что всегда в меня верил. Чаще всего я не имела понятия, кто эти люди и зачем они в меня верили, если мы друг другу — никто. Единственный человек, который в меня действительно верил и во всем поддерживал, прекратил со мной всякое общение.
Наш домашний телефон разрывался от звонков коллег Виктора Игоревича, приятельниц Валентины Михайловны, моих друзей из приюта, Петра Степановича и старых воспитательниц, и они были единственными, кого я была рада слышать в это ужасное время. Впервые за последние два года я выкроила время, чтобы забежать в детский дом, заливаясь краской стыда из-за того, что совсем забыла о своей первой, настоящей семье.
