Неожиданно резко зазвонил мобильный — это сработал органайзер, о котором я успела позабыть, а вспомнив, внезапно возненавидела, как и весь этот глупый и пластмассовый распорядок дня, который соблюдала последние полгода. Зачем я это делала? Зачем доводила до автоматизма и так уныло однообразные дни? Кого я пыталась обмануть?
Писк мобильного становился невыносимым. Допив последние капли коньяка, я попыталась отключить телефон, но от волнения никак не могла попасть на нужную кнопку. Раздраженно стянув высокие перчатки, я нажимала на все кнопки подряд, трясла этот несчастный аппарат, а он все продолжал пищать, напоминая о том, что через полчаса у меня назначена встреча с Марком, которой — я уже твердо знала это, — не суждено было произойти.
Телефон замолчал только после того, как я, окончательно потеряв терпение, в сердцах швырнула его о землю. Глядя на прыгающие во все стороны мелкие детали и крышку корпуса, сиротливо лежащую на асфальте, я вдруг подумала, что и этого не достаточно, и даже разбитый, он вновь начнет издавать ужасные звуки. Быстро надев туфли, я вскочила из-за столика и принялась топтать жалкие остатки острыми шпильками, не обращая внимания на недоуменные взгляды, которыми одаривали меня посетители кафе. Мне было все равно, когда подошедший официант попытался разрядить обстановку и успокоить меня, когда спешно подбежали его коллеги, пытаясь убрать так разозлившие меня мелкие детали телефона, когда сидящие за соседними столиками начали возмущённо шептаться, а некоторые — просить работников кафе прекратить это безобразие.
— Алкоголичка! — презрительно выдохнула в мою сторону молодая женщина, прижимая к себе ребёнка защитным жестом. — Смотри, котик — тётя больная. Она много пьёт и плохо себя ведёт, и за это у неё скоро покраснеет нос и она станет страшной, как баба Яга.
Эта фраза, равно как и испуганный взгляд ребёнка, почему-то рассмешили меня — уж лучше быть бабой Ягой, чем пустым местом или человеком-невидимкой. Поэтому я ни капли не расстроилась от того, что вызываю в окружающих такую реакцию — зато меня видели, меня слышали!
Я стала вести себя ещё активнее и громче, раздавая официантам резкие, противоречащие друг другу приказы, громко смеясь над тем, как теперь уже абсолютно все посетители смотрели на меня с презрительным неодобрением. Мне нравилось скандалить, вызывая на себя волну негатива, нравилось с каким испугом люди глядят на шрамы на моих руках, не прикрытых перчатками — это было похоже на занимательный аттракцион, на весёлую карусель, которая кружит голову и заставляет громко хохотать, забывая обо всем, и лететь, задыхаясь от восторга, все выше и выше.
Даже когда ко мне подошёл незнакомый молодой человек и, бережно взяв за локоть, отвёл вглубь кафе, предварительно успокоив официантов, уже не знавших, как от меня избавиться, я продолжала рассеянно хихикать, не понимая, чего он от меня хочет.
— Алина? Алла? — все пытался угадать неожиданный спаситель мое имя, а все всматривалась в его лицо, тщетно пытаясь вспомнить, откуда я его знаю и знаю ли вообще. Ведь в этом городе я не знала ничего и никого, кроме Марка.
— Алексия, — только и смогла выдохнуть я, чувствуя, что от длительного и громкого смеха у меня сбилось дыхание.
— Да, конечно же! Алексия! Как я сразу не вспомнил, редкое ведь имя! Но я боялся, что обознался… Алексия Казарина?
— Нет! — я залихватски взмахнула волосами, из которых каким-то образом успела вытащить все шпильки. — Алексия Подбельская! Неужели вы меня не знаете? Я — писательница! Вы обязаны, просто обязаны знать меня! Прошлым летом, знаете, я ужасно оскандалилась, но на самом деле не это важно, а важно то, что…
— Да-да, конечно же, это все очень важно, — сконфужено пробормотал мужчина, и тут я поняла, почему его лицо показалось мне знакомым. Кажется, именно с ним мы встречались на одном из торжеств, связанных с работой Марка. Это было зануднейшее мероприятие, куда все приглашённые пожаловали с жёнами, вскоре перейдя от пафосных речей и тостов к разухабистым танцам и песням, и которое мы покинули, как только начались первые игры на раздевание. Помнится, я тогда очень больно уколола Марка замечанием о том, что его круг общения почти ничем не отличается от моего, только вот мои бывшие коллеги-литераторы хотя бы во власть не лезут, и спьяну не принимают решения, влияющие на жизни тысяч людей. И вот теперь один из тех, с кем мы уходили с того званого вечера, смотрел на меня обеспокоенные взглядом, уговаривая присесть и подождать, пока он сделает пару звонков и потом поможет мне добраться домой.
— Вам лучше не гулять одной, в таком состоянии, — заботливо усаживая меня в кресло, заверил он, пристально глядя мне в глаза. — Вы по счёту оплатили?
— Нет! То есть, да… Я не помню… — рассеянно оглядываясь вокруг, я пыталась понять, что происходит, почему мне нельзя никуда ходить и что задумал этот молодой мужчина, казавшийся на первый взгляд довольно приятным и безобидным.
— Хорошо. Ждите меня тут. Я сам поговорю с официантом. Только не ходите никуда, пожалуйста. Я сейчас вернусь и помогу вам добраться домой
Но я не хотела домой, мне было страшно вновь туда возвращаться. Я не желала больше вспоминать о сегодняшней встрече с потаённой частью себя, которая расставила все точки над и. Наоборот, хотелось забыться, растворится, уйти и не думать о том, что моя жизнь — окончательно провалившийся спектакль, и занавес должен быть опущен до того, как скучающая публика начнёт уходить со своих мест прямо посреди представления.
Между тем, мой спаситель вернулся в помещение кафе, и краем глаза я увидела, что он взволнованно говорит с кем-то по телефону. Нетрудно было догадаться, кому он звонит — по тому, какие быстрые и вороватые взгляды он бросал в мою сторону, прикрывая трубку рукой, я сразу поняла, что он говорит с Марком. Вне всяких сомнений, этот молодой человек был ответственным другом и хорошим коллегой. Но для меня в ту же самую секунду он стал врагом.
Меньше всего на свете мне сейчас хотелось видеть Марка — я не знала, что ему сказать, как объяснить своё состояние. Я устала всякий раз в моменты срывов поливать его градом обвинений — неизвестно, кому из нас было больнее зализывать раны после — ему, или мне, переживавшей его боль сильнее собственной. Поэтому, чтобы избежать повторения старой истории, я попросила у нового знакомого разрешения отлучиться в дамскую комнату, и сбежала из кафе через чёрный вход.
Пробираться к нему мне пришлось через кухню, но после моих выходок на летней площадке, официанты и повара не слишком удивились, дав мне пройти и указав дорогу в направлении выхода. Кажется, они были готовы на любые нарушения правил, лишь бы я побыстрее покинула их заведение — через обычный вход или через запасной, неважно. Главное, чтобы меня больше там не было.
К тому моменту, когда я выбралась на улицу, я снова мало понимала, где нахожусь и куда мне идти. По-прежнему очень плохо зная город, особенно его новые кварталы, я просто шла по дороге, неся в руках туфли, которые пришлось снять, чтобы убежать неслышно и не выдать себя громким стуком каблуков. Очень скоро они начали мне мешать, выскальзывая из рук и, недолго думая, я забросила их в ближайший куст у входа в парк, в который свернула минутой ранее.
