— Ни о чем, Марк. Действительно, ни о чем. Нам нужно просто поменьше волноваться, тебе и мне. Ведь мы с тобой настоящие счастливчики, — отставив пустую чашку, я подошла к нему и присела на колени, проведя ладонями по его скулам, подбородку, шее, чувствуя, как он напряжен и не спешит верить в мою нарочитую лёгкость. — Помнишь, что ты говорил, когда мы встретились? Самое главное — мы вместе. А все остальное — неважно. Неужели ты сейчас сомневаешься в этом? — легко целуя уголки его губ, спросила я, улыбаясь по-настоящему тепло.
Марк был прав — когда он был рядом, я не боялась ровным счётом ничего. Вот только он не мог оставаться со мной постоянно, и уже завтра мне предстояло вновь взглянуть в глаза своей новой жизни и странному призраку загубленной мечты. Но хотя бы до утра я могла об этом не беспокоиться.
На следующий день, проводив Марка на работу, не позволяя себе лениться, я сразу же отправилась в свою комнату, где улеглась на пол с блокнотом и карандашом, пытаясь составить план, чем же заполнить время до вечера. Каждая моя минута должна быть занята, чтобы не было больше возможности предаваться странным размышлениям, которые редко приводят к чему-то хорошему.
Так я научилась готовить несколько новых блюд, сделала перестановку на кухне, нашла на местном рынке лавочку с ароматными специями и освоила секреты восточной чайной церемонии. Но свободное время все равно оставалось, и вскоре я занялась йогой, записалась на сеансы оздоравливающего массажа, а ещё стала бегать — сначала по утрам, а вскоре и вечером. Моя жизнь постепенно стала походить на идеально отлаженный рекламный ролик, в котором было так же мало искренности, как и в любой рекламе. На самом деле, я всего лишь заполняла день, дожидаясь прихода Марка к вечеру, почти так, как это было в первые несколько месяцев после нашего переезда. Только сейчас я не надеялась уже ни на какие перемены.
Но мне нужна была эта монотонная, отлаженная рутина, которая держала меня в ровном настроении, без малейших поводов для волнений и расстройств. Я верила в то, что способна выработать эту привычку жить спокойно и просто, которая ничем не отличается от других, уже наработанных, и усиленно над этим трудилась.
За первые месяцы весны я достигла больших успехов в налаживании нового стиля жизни. И, хотя Марк по-прежнему не доверял мне, используя любую возможность, чтобы побыстрее прийти домой, и я чувствовала его скрытую нервозность, в общем, у нас все было хорошо. В выходные мы, как всегда, были неразлучны и проводили тёплые дни на пикниках, в парках и скверах. Лёжа на молодой зеленой траве, я ловила в ладони осыпающийся цвет деревьев и солнечные лучи, а Марк, склоняясь надо мной, заслонял свет, становившийся к полудню слишком жарким, погружая в защитную тень и сумрак своего мира. Иногда я дремала, лёжа у него на коленях и не выпуская его ладонь из своих пальцев. Стоило мне закрыть глаза, как и без того хрупкая связь с настоящим терялась окончательно — я не могла понять, где нахожусь — то ли в далеком прошлом, когда мы подростками начали учиться взрослой жизни, то ли в киевском периоде, когда я была свято уверена, что Марку понравится моя работа и мои друзья, то ли в каком-то странном месте, находящемся вне времени и пространства, где можно было навечно застыть в точке бесконечного счастья, неизменного и непреходящего.
Но только не сейчас, не в сегодняшнем дне. Во время счастливых минут и часов я всегда представляла себя вне настоящего, и чувствовала от этого лишь удовлетворение и радость.
А потом снова приходил будний день, когда я оставалась наедине с собой и продолжала разыгрывать свой спектакль. Постепенно мне пришлось удвоить страдания, потому что Марк, все ещё не привыкший к моему праздному стилю, начал спрашивать о том, что я пишу, на какую тему и как, вообще, продвигаются дела. Пришлось придумать новую версию о том, что идея у меня почти готова — в набросках и черновиках, и совсем скоро я обязательно ему почитаю вслух, точно так же, как делала это в наши школьные времена.
Для того, чтобы быть более убедительной и самой поверить в то, что говорю, я даже начала просиживать строго выделенные по графику полтора часа в день, рассеянно набирая на клавиатуре случайные слова и обрывки предложений. По истечении необходимого времени я тут же закрывала файл, даже не перечитывая. Эту обязательную повинность нужно было соблюдать, чтобы не выбиваться из созданного образа довольного своей жизнью и занятого свободным творчеством человека. Кроме того, такое бесполезное занятие позволяло убить, заполнив механической работой, лишние полтора часа в день. Так что я, не выбиваясь из графика, совершала свой странный ритуал, пусть и без удовольствия, но с чувством понимания его важности.
Иногда, для большей достоверности, я изображала творческий процесс и в выходные. Мне пришлось заняться этим после вопроса Марка о том, почему я никогда не пишу, когда он дома — ведь раньше мы спорили за место у компьютера, и часто ему приходилось буквально оттаскивать меня от стола, в то время, как я протестовала, весело смеясь. Я поняла, что потеряла бдительность, и начала ставить напоминания в мобильном органайзере, вынуждавшие каждую субботу бездушно стучать по клавишам, отсчитывая минуты до окончания этой тихой пытки.
В такие моменты я напоминала себе фокусника-обманщика, дёргающего за ниточки безликую куклу, заставляющего её танцевать и веселиться, убеждая зрителей в том, что она живая, в то время как, под его пальцами жалобно скрипели и прыгали кусочки бездушной деревяшки. Было тяжело понять, зачем фокусник обманывает, и что ему даёт этот странный танец — но остановиться и спросить себя о том, что происходит, я не решалась. Кукла танцевала на площади, изображая несуществующую радость от творчества, а зрители внимательно смотрели на неё, пытаясь понять, какие чувства владеют ей. И, чтобы не терять доверия, я должна была стараться ещё больше. Танец должен был продолжаться, несмотря ни на что.
В целом, если бы не это вымученное враньё, все было бы совсем хорошо. В моменты отсутствия Марка я научилась отвлекаться от настоящего так незаметно, что глядя на меня, никто бы и не сказал, что мыслями я нахожусь не здесь. Наш дом сверкал чистотой и уютом, глядя в зеркало каждое утро, я замечала, как похорошела, несмотря на внутреннюю пустоту — полгода занятия йогой и бегом избавили меня от вечной угловатости и ломаной неуклюжести жестов. Во мне появилась медлительная гибкость и плавность человека, уверенно владеющего своим телом — и это подталкивало к тому, чтобы вновь и вновь, каждое утро брать с собой плеер, наушники и, бежать, бежать, бежать, не думая ни о чем, навстречу свежему ветру, моему единственному верному другу. В такие моменты я чувствовала себя вне происходящего, и ощущение близости того самого места без времени и пространства, где нет потрясений и счастье длится бесконечно, было так близко, что мне казалось — вот она, та самая конечная точка моего маршрута, куда я стремлюсь. Вот только у меня все ещё не получалось её достичь, как бы я не ускоряла темп, сколько бы не бежала. Но я не расстраивалась, понимая что, совсем скоро придёт время, когда я пойму, как туда попасть.
