Я больше не сомневалась, что все у него сложится хорошо и замечательно — там, где никогда не будет меня. И страница нашего общего прошлого окажется перевернутой, окончательно освободив его от теней моих иллюзий и неисполненных обещаний.
Похоже, о том же подумал и Вадим, потому что, тихо хмыкнув, он кивнул, подтверждая мои догадки:
— Верно мыслишь, Алексия Подбельская, и не кудахчешь, как многие — куда ж ты, бедненький, да на чужбинушку скитаться? Сам-один, бобылем, без жены и детушек. А как же дом, очаг, стакан воды в старости и прочая лабудень? Хорошо, что есть еще люди, которые не будут пускать слезок жалости, когда им скажешь, что лучшая жена — это дорога, а стакан воды в старости заменит галлон бензина, чтобы махнуть куда-нибудь с утра, навстречу встающему солнцу. Ух ты ж черт, вот и на сентиментальщину меня потянуло, но сегодня это позволительно, верно? Я рад, что ты понимаешь, что у меня на душе сейчас. Как ни крути, а это приятно, Алексия, приятно. За это мы выпьем, да и закругляться будем понемногу, пока снова с тобой не пособачились. А риск этот всегда велик, я знаю, — он устало улыбнулся и продолжил: — Пусть тебе завтра не на работу, но вот этим гаврикам, — Вадим кивнул в сторону тройки клюющих носами гостей и одного, откровенно дремлющего на столе, — утром перед начальством придется краснеть за свои помятые физиономии. Что смотришь? Думала, не знаю о твоем увольнении? Твой бывший шеф Русланчик — мой наивернейший человек, в тот же самый день все доложил. Так что можешь не трястись, Алексия. Это твоя жизнь и твои решения. Ты несколько раз уже четко дала понять, что не нуждаешься больше в моих живительных пенделях — и я не лезу туда, где меня не ждут. Так что, не трусь и не скрывайся. Ты человек взрослый, твори что хочешь. Не мое это дело больше.
Вот и все. Мы расставались мирно и спокойно, без ссор и драм, как я этого и хотела. Вадим, хоть и не понял, но принял мой выбор, я полностью понимала и принимала его. Тогда почему же так гадко и пусто было на душе, словно мы не отпускали друг друга навстречу будущему, а старательно врали в лицо?
Я не могла этого понять.
— Так-так, ребята, слушать меня сюда! Сейчас пьем по последней и сворачиваемся! Никому еще сон на столе не добавлял бодрости с утра, расслабляться будете дома. Такси я вызову, благоверных ваших по телефону успокою — не в первый раз мне грузить вас в машины и краснеть перед вашими женами. Может, даже, в последний, так что не подставляйте меня хоть на этот раз, — привычные шутки Вадима, на этот раз вышли невеселыми, и внезапно взбодрившиеся друзья неодобрительно загудели в ответ:
— Да какое там в последний!
— Типун тебе на язык, Третьяков, мы тебя еще в Америке твоей достанем! Будешь и там нас грузить!
— Из казино!
— Или из стриптиз-бара!
— В какие-нибудь Мустанги или Чероки! Ты себе тачку бери типично американскую, в другую мы не сядем, понял?
— Мы же бравые ковбои, не положено нам на мини-вэнах разъезжать!
— Так что можешь не расслабляться, мы к тебе как понаедем! Только без жен, чтоб ты больше за нас небылиц им не придумывал!
Дружный хохот, разлетевшийся по опустевшему залу, вмиг придал нашему последнему тосту бодро-залихватское настроение. Напоследок мы даже торжественно чокнулись, и звон бокалов разогнал муторную тоску, нависшую было над нами под самый конец вечера.
Все еще продолжая посмеиваться, Вадим поднялся с места, дав знак никому не разбредаться, и направился к барной стойке оплатить счет. Обстановка в зале тем временем оживлялась с каждой секундой. Увидев, что самая загулявшая компания все-таки собирается уходить, официанты еще быстрее зашмыгали по залу, собирая пустую посуду, лампы верхнего света вспыхнули ярче, музыка зазвучала громче, парочка из оставшихся приятелей, вопреки наставлению Вадима, все же решили ненадолго отлучиться для приведения себя в порядок перед тем, как предстать перед суровым взглядом законных жен.
За столом остались только я и еще один весьма помятого вида молодой человек, который тут же уткнулся головой в скрещенные руки и продолжил похрапывать, по-детски причмокивая губами. Единственным местом активной жизни в зале все еще оставалась барная стойка, где Вадим оплачивал счет, общаясь с барменом, которого, видимо, хорошо знал. Обменявшись дружескими похлопываниями по плечу, он собрался было вернуться к нашему столику, но тут же остановился, привлеченный первыми вкрадчивыми нотами песни, зазвучавшей из колонок.
Глядя на хитро улыбающегося бармена, прижимавшего плечом к уху трубку радиотелефона и продолжавшего заказывать такси всей нашей честной компании, Вадим громко хлопнул ладонью по стойке и до меня донеслись его слова:
— Да ну? Что я слышу! Сколько лет, сколько зим, как говорится… Черт, я совсем забыл, когда в последний раз слушал эту вещь. Как ты узнал, что это мое любимое?
Совершенно заскучав в обществе сопящего соседа, я сама не заметила, как встала из-за стола и подошла ближе, чтобы слышать их разговор — и тут же наткнулась на веселый взгляд бармена. Следом за ним в мою сторону повернул голову и Вадим, взмахом руки предлагая присесть рядом.
— Ты же сам мне и сказал, — откладывая радиотелефон и принимаясь протирать бокалы, отозвался бармен, чем вызвал вспышку шутливого негодования со стороны Вадима.
— Как это? Ты что же, продолжал мне наливать, даже когда меня несло на лирику, и я начинал плести то, чего на следующий день не помнил? Вот чудак человек! Неужели забыл, о чем я тебя предупреждал? Всякая задушевная мутотень в моем исполнении — первый признак того, что пора сворачивать удочки, скорейшим образом впаять мне счет и отправлять домой во избежание непредсказуемых последствий!
— Да нет, это было всего лишь раз, и настроен ты был более чем мирно. Но память-то у меня хорошая. Так что — наслаждайся. Чтобы там ни говорили, а мне жаль, что ты уезжаешь. Без тебя это будет уже не то место. Наведывайся еще к нам, о`кей? А с меня всегда лучшая выпивка и музыкальные подарки, — и он залихватски подбросил бокал, показывая Вадиму высоко поднятый палец вверх.
Чувствуя, как снова защипало глаза, я быстро провела по ним ладонью, словно отгоняя неудобные вопросы, на которые никогда не получу ответа. Как же могло выйти, что при такой богатой на события жизни, всегда окруженный друзьями и знакомыми Вадим, не смог избежать леденящего одиночества, которое вынуждало его бросить родной и любимый город, начиная с нуля, там, где его никто не знает?
Углубиться в эти болезненные размышления мне в очередной раз не дал голос Вадима:
— Ну, ты даешь! Удивил ты меня, удивил. Не ожидал, честно скажу, такого подарка на прощание. Это же любимая песня нашей могучей студенческой кучки, Алексия! Знала бы ты, сколько раз мы орали ее под окнами во всю мощь наших нетрезвых глоток любо-дорого вспомнить! Соme on, you stranger, you legend, you martyr аnd shine! — громко пропел он глубоким, сильным голосом. — Как нам по башке ни разу не настучали — удивляюсь. Романтики, блин… Идиоты незамутненные, — и Вадим негромко засмеялся, легко и, как мне показалось, впервые за долгое время, искренне.
