По тому, как зыркнул на меня Вадим, стало ясно, что такой ответ его совершенно не утраивает.
— Что значит от нас? От тебя и от Антоненко, что ли? Это что еще за загробные намеки такие, Алексия?
Мне было нечего ответить ни на один из его вопросов. Я и не ждала, что разговор получится легким, но, в отличие от нашей прошлогодней встречи в этом же ресторане, больше не стремилась объяснить свои мотивы. Теперь я и сама не до конца могла в них разобраться.
— Не понимаю я тебя. Совсем не понимаю, — не дождавшись моего ответа, Вадим продолжил изучать фото с непроницаемым лицом. — Пусть я далек от всех этих тонких материй и психолог из меня, скажем так, паршивый…. Но даже мне всегда было ясно, что значит для тебя этот портрет. Так зачем ты мне его отдаешь?
— Не знаю. Пусть будет. Как напоминание о старой жизни. О том, как когда-то мы все были счастливы. Ведь этот день — он был таким хорошим, правда, Вадим? И пусть потом случилось много жутких вещей — но тогда мы еще не знали, что ждет нас впереди. Мне кажется, мы даже не думали об этом, а просто наслаждались, тем, что есть.
На секунду я прикрыла глаза и передо мной снова пронеслись полузабытые картины: наша поляна, усеянная цветами, мой пластиковый стаканчик, наполненный щекочущим нос шампанским, ароматный запах дыма, и два голоса, звонкий и счастливый — Ярослава и вторящий ему ворчливый бас Вадима:
— Ого! Так у меня получилось! Я разжег! Разжег! Теперь я, Вадим Робертович, можно сказать, как и вы — монстр! За мной же как за каменной стеной — хоть в чистом поле, хоть в лесу среди зверей. Что бы ни случилось, а костер сумею развести — значит, никакие опасности нам не страшны!
— Прекрати трепаться и раздувай давай! Тоже мне, монстр…
Стараясь не поддаваться наваждению, не растворяться в прошлом, я тряхнула головой, возвращаясь в настоящее, и продолжила:
— Мне кажется, это и есть самое главное — ценить то, что имеем сейчас. Вот ты только что сказал — какая разница, что будет завтра. Живем то мы сегодня. Если постоянно думать о завтра, то никогда не будешь счастливым. А я очень хочу, чтобы ты был счастлив, Вадим. В новой жизни, в которую ты скоро улетаешь. И еще хочу пожелать, чтобы ты жил сегодняшним днем, а о прошлом вспоминал не с разочарованием, а с радостью. Да, пусть многое из того, что ты мог и хотел сделать, оказалось никому не нужным. Но ведь были и классные дни, были и победы. Все твои студенты, ученики — думаешь, они смогут просто так забыть то, чему ты их учил? Я тут немного подслушала ваш разговор и полностью согласна с твоим другом, Нестором. Ты и так сделал предостаточно. Ты повлиял на мировоззрение стольких людей, и когда-нибудь это принесет свои плоды, можешь быть уверен. Да, не сразу, и ты всегда не любил ждать, — тут я снова сконфуженно умолкла, вспомнив, как долго сама водила его за нос, дав повод для бессмысленных иллюзий и ожиданий. — Но… По-другому никак. Чтобы зерно, брошенное в почву, выросло в сильное дерево, надо время. И ты можешь быть спокоен, эти деревья вырастут и без тебя. А еще я хочу, чтобы ты просто помнил о тех людях, которые тебя очень сильно любили, и то, чему ты их учил, не проходят ни в одном университете мира. Вот, они… то есть мы… Я и Ярослав на этом фото. Так что забирай его… Так мы всегда будем с тобой, где бы ни оказался каждый их нас.
Выражение лица Вадима за время моей речи мало изменилось, только к концу, по внезапно вспыхнувшим искрам в глазах, я поняла, что, несмотря на крайнюю осторожность, все-таки задела его за живое.
— Да что ты говоришь, Алексия? И чему же я научил вас обоих, позволь полюбопытствовать? Один наложил на себя руки, хотя мог бы жить дальше — пусть не до старости, но каждый год отвоеванный у старухи с косой, стоит десятка лет тупого прозябания на диване. Вторая сознательно закапывает свой талант в землю, решив, что все сказала и теперь можно существовать как паразит — жрать, спать и… — он осекся, крепко сжав коньячную рюмку, после чего опустошил ее залпом, пытаясь погасить вспышку внезапной злости. — Ладно, давай не будем об итогах. Потому что они у меня не очень, как ни крути. Да, может где-то что-то у кого-то и осело в мозгах… Но мне ли не знать, во что превращает время эти зерна, о которых ты говорила. Некоторые и не всходят вовсе. Из некоторых вырастают какие-то мутанты — человек склонен извращать однажды услышанное в угоду своим минутным принципам. А некоторые, вырастив дерево, вовсе забьют на него и спилят под корень. Вот как ты. Что, не нравится правда? Так я и не просил меня утешать. Давай лучше выпьем, честнее будет, чем весь этот твой показной оптимизм.
Опустив глаза, я понимала, как наивна была, думая, что наша последняя встреча поможет сгладить противоречия и оставит в памяти только светлую ностальгию и грусть. И моя сегодняшняя попытка затереть гневную точку, поставленную между нами в прошлый раз, почти не имела смысла.
Продолжая молча смотреть на него, я пригубила коньяк и, чувствуя, как тепло пробежало по венам, решила просто говорить о чем-то легком и незначительном, не затрагивая более важные и болезненные для нас обоих темы.
— Хорошо, тогда мы не будем о прошлом. Будем о будущем. Скажи, ты же рад, что улетаешь? Это так неожиданно произошло, ты всех просто шокировал своей везучестью. Сам-то веришь уже в свой переезд?
— Верю-не верю, какая разница, Алексия, — зорко следя за тем, чтобы рюмки оставшихся гостей не пустели, Вадим долил коньяк мне и еще парочке активно пьющих товарищей, один из которых начал клониться головой на стол. — Но одно знаю точно — я рад, что уезжаю. Этот фокус с лотереей на гринку — он очень вовремя мне подвернулся. Да ты, думаю, и сама все понимаешь. Я бы все равно куда-то свалил, не через океан, так в другой город. Или в ближнее забугорье. Мне все равно куда. Штаты — просто один из вариантов, не лучший и не худший, скорее, удачно подвернувшийся. Я не раз там бывал, народу переехавшего много знаю, даже родственники есть, очень дальние. Но не это главное. Меньше всего мне хочется махнуть за несколько тысяч километров для того, чтобы прилепиться ко всему тому, что меня здесь достало. И городишко, чтобы на пару месяцев остановиться, я выбрал из тех, где никогда не был, и где обо мне из нашей эмигрантской братии никто не знает. Не хочу я всех этих привязок, соплей и страдалищ — тут мы плакались о тяжкой судьбе интеллигенции, а там, значит, будем на плече друг у друга ныть о нелегкой доле эмигранта. Пошло оно все на хрен. Новая жизнь — новые правила. Главное из которых — не привязываться ни к людям, ни к местам.
— Это прямо американская мечта какая-то, Вадим. Настоящее роуд-муви, длиною в жизнь, — снова отпив из своего бокала, я, наконец, почувствовала тепло и удовлетворение, и дело было совсем не в расслабляющем действий коньяка.
Все-таки, мне нужна была эта встреча, чтобы убедиться в том, что Вадим уезжает, не понуро опустив голову, в тихое забытье, присоединяясь к компании тех, кого он раньше высмеивал. Теперь даже мимолетная мысль-подозрение об этом казалась мне смешной. Нет, он по-прежнему оставался собой — активным, решительным, и эти глобальные перемены в его жизни были тем самым вызовом, еще одной битвой, которая была ему так необходима после того, как он утратил интерес к происходящему здесь.
