В легком смятении я смотрела, как стихийно и быстро, точно так же, как и возникло, затихает и рассеивается возмущение, которое, казалось, будет звенеть вечно. То, что, судя по накалу страстей, должно было вылиться едва ли не в народное выступление, исчезло само по себе, без особого шума. Словно все возмущенные просто забыли о своей злости, отвлекшись на другие темы, которые журналисты, готовые крутить колесо сенсаций, продолжали подбрасывать им как из рога изобилия.
В другое время меня бы огорчила такая бутафорская ярость и бездумная готовность заглатывать наживку новых скандалов. Но сейчас я не хотела думать ни о чем. Глобальные проблемы больше не имели значения в моем с Марком мире, куда не могли проникнуть ни притворство и неискренность, ни глупость и марионеточная готовность следовать воле кукловодов, увлеченно дергающих за ниточки общественного мнения.
Все это осталось в прошлом вместе с моей наивной уверенностью в том, что я — писатель и я чего-то стою.
Даже резко подскочившие продажи романа не смогли пошатнуть мою уверенность в отказе от прежней жизни. Обо всех этих новостях мне рассказали прежние друзья-знакомые, едва только Марк вернул мне телефон. С ироничной улыбкой я выслушивала, как бывшие коллеги по цеху, не скрывая зависти, которую они считали лучшим комплиментом, поздравляли с тем, как я спокойно и мудро пережила всплеск всеобщего негодования. Зато сейчас пришло время собирать бонусы. Мое имя стало действительно известным, его от всей души пропесочили по телевизору — о такой рекламе можно было только мечтать.
Если бы я не потеряла способность активно отзываться на происходящее, то долго бы ломала голову над таким извращенным пониманием того, что есть хорошо, а что плохо. Но сейчас я чувствовала лишь усталость и брезгливость, приправленную солидной долей сарказма. В один момент происходящее стало восприниматься мной будто через сознание Марка: на месте экстравагантности я видела глупость, в нерешительности — обыкновенную трусость, в парадоксальности и противоречивости — безответственность и незрелость.
Моя вынужденная блокада была полностью снята. Марк больше не пытался меня ограничивать, наконец, поверив, что я не буду сбегать и наводить мосты между несовместимыми мирами. Поэтому преград на общение со старыми знакомыми передо мной не стояло. Я сама не хотела иметь с ними ничего общего.
Я легко отпустила Марка в родной город, понимая, что это последняя наша разлука и теперь она меня совершенно не тяготит. Произвести уборку руин прежней жизни я хотела спокойно и в полном одиночестве.
Мне даже не потребовалось особого мужества, чтобы сходить на работу попрощаться с коллегами — уже бывшими — и объявить нашему главреду Руслану о решении никогда больше не переступать порог этой большой и шумной редакции. Журналистская братия, в отличие от испуганных писателей, восприняла скандал вокруг моей книги со спокойным цинизмом, почти один-в один повторяя слова Вадима, о том, что на моей теме просто хорошо нагрел руки один не лишенный наглости и не обремененный профессиональной чистоплотностью репортер. Поэтому всерьез рассматривать этот странный инцидент как повод для увольнения никто не стал.
— Ты что, в декрет уходишь? — не отнимая трубку от уха и на бегу прожевывая бутерброд, уточнила моя бывшая соседка по оупен-спейсу, с которой мы часто обменивались шутками через тонкую перегородку, разделявшую наши рабочие места-ячейки. — Жаль, Алеш, не увольняйся из-за этого. Хотя… Время пройдет, ты решение свое поменяешь, а Руслан тебя назад с руками и ногами заберет. Ты только не тяни… Всё, я побежала, опаздываю! А ты это… Не дури там! Знаю я эти настроения — сразу гормоны шалят, мечтаешь посвятить себя мужу и деточкам, а спустя полгода волком от них воешь. Так что ждем назад! Тебя еще попустит, помяни мое слово!
— Слушай, ну ты же это несерьезно, да? Ты куда-то тайно переходишь? Тебя зарплатой повыше переманили? Только Руслану не говори, он и так не в себе. За последнее время уже четверых наших увели, нам вот тоже предлагали… Но это же палка о двух концах, пойми. Да, условия там получше, но редактор — редкая скотина, точно знаем, о чем говорим. А, может, ты это… Ну, если не устраивает что — попроси у Руслана прибавку? Он попытается выбить у начальства. И мы к тебе присоединимся, глядишь и выгорит что, если вместе возьмем его за горло! — во время последнего перекура сыпали идеями бывшие сокурсники, пришедшие вместе со мной на стажировку и когда-то даже помыслить не смевшие о том, чтобы «выбивать» себе повышение гонораров.
Но время бежало вперед, неумолимо меняя всех нас — и вот вчерашние зеленые корреспонденты, готовые работать за идею, уговаривали поторговаться с главредом, меня, свято верившую в то, что никогда добровольно не уйду с работы моей мечты.
И даже Руслан, который, как я думала, воспримет мое увольнение хуже всех (ему же всегда так не хватало штатников) отреагировал спокойно, не отрывая взгляда от бегущей ленты новостей на экране компьютера.
— Алексия, что-то ты мутишь, что-то недоговариваешь. Так, так… Так я и знал. Опять перенесли время брифинга! Ну-ка, будешь в отдел кадров идти, забеги к нашей Настене, передай, чтобы не спешила. Может, я ей еще какое мероприятие в этот час успею втиснуть… А, может, и не надо… Пусть хоть поесть человек спокойно, а то вечно она скачет со своими бутербродами, а потом бац — и гастрит! Или язва — а нам нельзя язву, у нас выборы в следующем году! Мне каждый сотрудник, как солдат на поле боя нужен. Нутром чую — горяченькое будет время, очень грязная кампания намечается. Ты это… Алексия… Слышишь меня? Ты давай все свои дела решай и возвращайся к нам. Не захочешь в Киеве работать — региональным пойдешь? Регионалка, конечно, скукота смертная в сравнении с тем, что у нас здесь творится, но тебе же виднее… Может, тебе реально отдохнуть надо, чтобы книжку еще какую написать. Вот так и решим наши проблемы, да? Поработаешь чуть региональным, потом тебе станет тошно — и вернешься к нам как раз на горячие пироги! То есть, на предвыборную кампанию! Все, беги-беги давай! Увольняйся, раз тебе так приспичило — только разбирайся со своими проблемами быстрее, чтобы времени зря не теряла. И звони, если что! А лучше — приходи! И Настене не забудь же сказать, что брифинг на час перенесен!
Возможно, мне было бы легче, узнай я, что коллеги, разочаровавшись, просто списали меня со счетов, как это сделал Вадим. Но нет — я снова видела подтверждение словам Марка: почти никто из людей, с которыми я так долго общалась, не видел и не воспринимал меня настоящую. Все проблемы, трагедии и горести, подтолкнувшие меня похоронить то, к чему я так долго шла, казались им пустой блажью, полусумасшедшей выходкой писательницы, которой положено быть экстравагантной. И вот они с искренним дружелюбием демонстрировали терпимое отношение к моим странностям, а я понимала, насколько мой образ в их восприятии далек от правды.
