Как когда-то в послешкольное лето перед нашим расставанием, по вечерам он любил прилечь ко мне на колени, и я, рассеянно перебирая пальцами его волосы, рассказывала последние новости нашего сумасшедшего мирка. Так, от меня он узнал, что Зоран нашел себе нового американского спонсора и пишет сценарий фильма про Николу Теслу, а Мари переживает очередной кризис. А еще по совету вездесущего Зорана она собирается остричь волосы для улучшения связи с космосом и укрепления канала, по которому льется вдохновение. Иногда у Марка не хватало сил даже рассмеяться над моими шутливыми байками, но я знала — именно эта атмосфера дурашливой беззаботности питает и поддерживает тот упрямый огонь, который всегда горел в нем и не раз доказал, что сил и упорства ему хватит на то, что для другого человека казалось невозможным.
Несколько раз, когда его рабочие будни выдавались не такими изматывающими, Марк даже выбирался со мной на творческие вечера и тусовки. Он иронично отмахнулся от рассказов о том, что это все совсем другое, и я больше не потащу его в пресыщенную компанию надутых индюков. И что необходимость выбираться в свет и общаться с людьми — это рабочие моменты писателя, без которых невозможны новые впечатления, а, значит, и рождение нового замысла.
Похоже, все мои знакомые были для него на одно лицо, и он не видел разницы между бессмысленными посиделками в барах и литературными вечерами, презентациями или флешмобами. Перед его глазами снова проходила пестрая толпа разношерстного народа, занятого всякой чепухой, вроде громкого чтения со сцены странных стихов или же откровенного дуракаваляния — участия в живых инсталляциях и авангардных спектаклях.
В свою очередь мир, к которому Марк не испытывал ни малейшего доверия, принимал его с такой же настороженностью. И если в новых кругах общения у меня вскоре появилось множество знакомых, с которыми мы обдумывали и планировали общие проекты, советовались и помогали друг другу, то Марк по-прежнему оставался в стороне. У него так и не возникло желания попытаться приобщиться к происходящему, да и новые друзья выражали только радость от того, что мой нелюдимый спутник предпочитает упрямо держать дистанцию.
— Ты знаешь, он ничего не говорит, не делает, но молчит так, что у меня мороз по коже, — как-то в порыве откровенности заявила моя напарница по проведению вечеров открытого микрофона, где каждый желающий мог выйти на сцену и почитать свои творения. — Ты только не рассказывай ему о том, что мы тут делаем. Он точно сделает так, чтобы нас цензура запретила.
— Но… — озадаченная подобным опасением, возразила я. — У нас давно нет цензуры. Нас никто не сможет закрыть.
— Пусть нет. Не знаю, не нравится мне это! Он точно что-то сделает. Налоговую на нас напустит. Или санстанцию. Где ты говорила, он у тебя работает?
Понимая, что один только звук страшного слова «прокуратура» способен усугубить ситуацию, я дипломатично замяла вопрос пространными рассказами о том, что Марк — начинающий бизнесмен и все, чем он сейчас занят — это отцовское наследство. Поэтому и бывает со мной так редко.
— Вот и хорошо, что редко. Можно даже еще реже. Можно даже не приходить совсем. Ему же не нравится здесь, понимаешь? Что ты его за собой таскаешь? Как только увижу этот его немигающий взгляд — прямо в дрожь бросает. Так и кажется, что мысленно он представляет, как все здесь горит. Или рушится. На нас падает потолок и хоронит навсегда под обломками. Была бы у него возможность, он бы так и сделал — поджег здесь все, или сломал! И вообще, Алекси! — называя меня новым именем, которое быстро приросло ко мне в новой компании, добавила она, — как ты с ним живешь? Тебе не страшно, что он тебя ночью, например, задушить может, пока ты спишь?
Удержаться от смеха из-за столь нелепого предположения мне помогла лишь горечь осознания, что я в который раз пытаюсь пробить лбом каменную стену. Марку все так же не нравилась моя жизнь, под каким бы соусом я ее ни преподносила — под возвышенно-богемным или под неформально-альтернативным. Он, как и раньше, просто терпел мои привычки, и попытки вовлечь его в новую компанию не спасали ситуацию. А ведь я всего лишь хотела показать, что просто живу — активно и весело, так, как мне нравится, и пусть мы снова часто видимся с Вадимом — стыдиться и скрывать мне нечего.
Но все мои благие намерения обернулись очередным угрюмым и безрадостным компромиссом. Даже новая встреча Марка и Вадима, которой я побаивалась, помня об их искрометном взаимодействии в вечер знакомства, прошла подозрительно спокойно и неестественно буднично.
Они всего лишь поприветствовали друг друга парой скупых фраз, приправленных сдержанными кивками, и разошлись по разным углам. Марк отправился и дальше удручающе воздействовать на моих друзей, которые от его молчаливо-тяжеловесного присутствия начинали путать слова или неестественно громко смеяться, или, разогревшись алкоголем, вести идеологические споры, от которых он неизменно уклонялся. Вадим же проследовал на свою территорию у бара, где вокруг него быстро образовался веселый шум-гам с громкими взрывами хохота, бодрым звяканьем бокалов — кажется, там даже начали играть в извечную игру «Пей до дна, как только кто-то скажет слово «типа». Через подобную практику избавления от слов-паразитов в свое время прошла и я, пока писала роман, и по выходным Вадим выводил меня в свет прогуляться.
Чувствуя, как от мимолетного воспоминания на губах заиграла улыбка, я, тем не менее, продолжала наблюдать за ними, не теряя бдительности. В том, что это перемирие — явление временное и крайне зыбкое, сомнений у меня не было.
Марк и Вадим по-прежнему напоминали мне генералов двух враждующих армий, которые, уступив давлению обстоятельств, пошли на встречу на нейтральной территории. Ни на секунду не забывая о присутствии друг друга, они изредка обменивались короткими и острыми взглядами, словно прицениваясь, не собирается ли противник перешагнуть установленную границу, не позволяет ли себе лишнего, не думает ли бросить вызов и разрушить хрупкий мир, которым, по их мнению, не стоило дорожить. Ведь оба придерживались твердого мнения, что честная война лучше худой дружбы.
Но событий, способных разбалансировать эту шаткую стабильность, пока не происходило.
Если Марка и напрягал мой интерес к проектам Вадима, которыми я все же старалась не слишком увлекаться, то он не показывал этого. Если Вадим и злился из-за того, что я иногда нарочно отстранялась от интереснейших событий, чтобы побыть дома с Марком, он тоже не давал мне об этом знать ни словом, ни взглядом. Казалось, они берегли силы, чтобы не распыляться по пустякам и лишь при серьезном, обстоятельном случае сказать свое веское слово.
Глава 10. Перелом
В таком странном умиротворении мы прожили до самого лета. До годовщины нашей с Марком неожиданной встречи оставалось чуть больше двух месяцев, и я понимала, что пришло время подвести итоги и честно ответить на главный вопрос — каким он был на самом деле, наш первый год? Удалось ли нам решить головоломку или в слепом самообмане мы только усугубили и без того непростую ситуацию?
И пока я не знала однозначного ответа. Наша жизнь, несмотря на кажущееся благополучие, не спешила сбавлять обороты. Наоборот, с каждым днем возникало все больше новых дел, все больше и неотложных заданий. Во всей этой безумной кутерьме близился лишь один небольшой просвет — экзаменационная сессия Марка, а значит — две недели гарантированного перерыва в его вечных поездках-перелетах.
