К выбору места празднования я отнеслась очень строго — никаких модных местечек, где страдающие различными зависимостями звезды богемы предпочитали реализовывать свои психозы и странные фантазии. Нет, нужно было только хорошее место, не слишком распиаренно-звездное, но самобытное и интересное. Пусть вокруг будет больше странного, чем пресыщенного народа. Фриковатость можно списать на особенный взгляд на искусство, а вот придумать оправдание вульгарным выходкам местных гениев — практически невозможно.
Поэтому, перебрав в уме несколько поверенных заведений, я выбрала место, которое было на слуху у самых прогрессивных представителей тусовки. Довольно респектабельное и при этом не лишенное экстравагантности, арт-кафе находилось на первом этаже небольшого отреставрированного особняка и давно привлекало не только литераторов, но и художников, и музыкантов. Не в последнюю очередь оно пользовалось такой популярностью потому, что на втором этаже находилась частная галерея хозяина — осевшего в Киеве бизнесмена-датчанина Йоханнеса Ларсена, который, заработав первый капитал в сытой и безбедной Европе, не оставлял надежд раскрутить искусство уже на родине любимой художницы-жены.
Регулярно предоставляя галерею под самые необычные и скандальные выставки, внизу Йоханнес открыл большой ресторан, стилизованный под старинную гостиную. В ней была литературная секция — там собирались для встреч и автограф-сессий презирающие глянец писатели и поэты. Под большими абажурами, развешанными по всему залу, стояли круглые столы, покрытые скатертями с тяжелыми кисточками, а на стенных полках грудами лежали книги самых разных жанров. Особую популярность приобрела привычка начинающих авторов, печатающих свои романы на принтерах и оборачивающих их в твердый переплет, приносить и оставлять здесь свои рукописи. Так они надеялись найти первых читателей и привлечь внимание критиков или мэтров богемного мира. Надежды эти нередко оправдывались — народа в ресторане всегда было много, а критики и литераторы, коротавшие время в ожидании заказа, часто брали с полки первое, что под руку попалось. И в случае везения, приправленного качественным текстом, начинающие таланты находили себе покровителей, а заодно и шанс быть изданным и услышанным.
В музыкальном уголке, на небольшой сцене всегда играл джаз-бенд или экзотические музыканты, зачастую использующие такие диковинные инструменты, что многие из присутствующих их так и называли — «чудаки со странными штуками». Так что, посетители ресторана могли не только вкусно отобедать или отужинать (местная кухня славилась своими блюдами, поэтому сюда постоянно заглядывали приезжие иностранцы) но и попасть на концерт или литературные чтения, а при желании — и поучаствовать в них. Нередко бывало так, что кто-то из гостей доставал губную гармошку или гитару из чехла и присоединялся к выступающим на сцене — и местные джем-сейшны постепенно визитной карточкой «квартиры Йоханнеса». Именно под таким изначально подпольным, а потом уже и вполне официальным названием заведение знали не только в столице, но и по всей стране.
Лучшего места, чтобы презентовать Марку прекрасную сторону творческой жизни, я не могла и придумать. Ну а если мне придется встретить новый год одной, то приятная компания неизбалованных звездностью коллег станет лучшим утешением в ночь, когда, говорят, случаются чудеса.
И самое настоящее чудо случилось вечером тридцатого декабря, когда, набирая номер Марка, все еще не собравшегося в путь, я была готова услышать очередное: «Черт бы побрал это все, Алеша. Я опять не приеду»
— Это, конечно, похоже на безумие, — по голосу я почувствовала, что Марк улыбается. — Но я буду. Буду встречать новый год с тобой в этом голландском притоне.
— В датском! — едва не роняя трубку от счастья, закричала я так, что ему на том конце, наверняка, пришлось убрать телефон от уха. — И не притоне, а ресторане!
— Да не одна ли разница? Все равно будем с тобой, как неумытые хиппи, танцевать с бубнами и употреблять легкие наркотики. Там же обязательно будут наркотики, я уверен. Знаю я этих голландцев.
— Марк Викторович, как работник прокуратуры, вы говорите сейчас страшные вещи! Какие еще легкие наркотики? А если и так, то не намереваетесь ли вы устроить проверку с обыском? Это в новогоднюю-то ночь! — продолжая хохотать, я упала на кровать и вдохнула полной грудью, чувствуя, что наконец-то дышу и живу по-настоящему, впервые с того момента, как он уехал.
Наконец-то. Наконец-то я увижу его здесь, рядом. Уже завтра. Уже так скоро!
— Да нет, к черту, — отрывисто бросил он. — Я этими проверками сыт по горло. Завтра я буду сам по себе и не вспомню о работе, даже если при мне нелегалов будут на органы потрошить.
— Ты сам-то веришь в то, о чем говоришь? — поддела его я, не прекращая смеяться. Представить такое попустительство в исполнении Марка было выше моих сил.
Но на следующий день мне стало не до смеха.
Непогода, разыгравшаяся с самого утра, снова поставила под угрозу нашу встречу. Марк, обязанный присутствовать на службе до полудня, собирался выехать ко мне сразу же после окончания короткого дня на работе — и так я с удивлением узнала, что недавно он купил автомобиль. По всем расчетам, дорога должна была занять у него около пяти-шести часов, даже с учетом не очень хороших погодных условий. И он успевал в Киев как раз к вечеру, ко времени начала праздничной программы в ресторане, где мы договорились встретиться.
Но глядя на усиливающуюся метель за окном, я едва сдерживалась от рыданий и лишь обреченно перебирала крупные складки на алом платье, которое пришлось выгладить уже в третий раз, чтобы немного успокоиться. С каждой минутой я все больше сомневалась в том, что Марку удастся выехать хотя бы за пределы области. Гидрометцентр объявил ухудшение погоды по всей стране, а по региону юго-востока, откуда ехал Марк — штормовое предупреждение.
Я опять смотрела на телефон потерянным взглядом и дурные предчувствия начинали бередить душу. Зачем? Зачем мы обманываем друг друга, зачем пытаемся сложить несовместимый паззл? У нашей подвешенной ситуации нет будущего, и единственный выход, который способен положить конец всем терзаниям — это мой переезд к Марку и перечеркивание той самостоятельной жизни, которую я выстроила за эти годы.
Но от одной только мысли о том, чтобы бросить все — свою разболтанную, артхаусную, как называл ее Марк, жизнь, свою работу, приносившую столько интересных знакомств и впечатлений, коллег, которые, несмотря на вечные шуточки и подколки, любили меня, а я их, свой город, свой Киев, со всеми его старинными улочками и мостами, по которым было так приятно ехать навстречу поднимающемуся из-за Днепра солнцу, мне становилось не просто страшно, а леденяще жутко. Будто бы я, как когда-то Яр, узнавала, что смертельно больна и жить мне осталось совсем недолго.
Я так глубоко погрузилась в свои невеселые раздумья, что не сразу услышала звонок телефона, резко затрезвонившего у меня в руках. Звонил Марк — оказывается, он все-таки успел выехать, убежать от метели, и теперь она шла за ним по пятам. Надежда на чудо снова вспыхнула в моем сознании — расстояние между нами постепенно сокращалось, несмотря на все препятствия. Но радоваться было еще рано. Непогода могла настичь Марка в дороге, заблокировать посреди пустой безлюдной трасы или… Я тряхнула головой, отгоняя прочь эти мысли. Не хватало еще расклеиться сейчас, после того, как я так долго держалась и пыталась быть сильной.
