Интерес писательской братии, тех самых одиозных творцов, когда-то смотревших сквозь меня, был едва ли не выше интереса читателей, узнавших обо мне, в основном, через интернет. Для них я была одним из первых сетевых писателей — таких же, как они, обычных людей-рассказчиков с улицы, к которым можно просто подойти и поговорить о жизни. Мне самой нравился этот образ девчонки из соседнего двора, который я поддерживала, с удовольствием фотографируясь и болтая с читателями в укромном уголке павильона, где нас не могли достать вездесущие фотографы.
А вот внимание коллег по перу меня откровенно смущало — я прекрасно понимала, что в их глазах меньше всего похожа на молодое дарование. Большинство местных авторитетов воспринимало меня, скорее, как удачливую выскочку, которой повезло оказаться в нужном месте и под нужной протекцией. Именно протекция и все подробности отношений с моим всесильным, бывшим уже наставником вызывали в творческих кругах самый жгучий интерес, отнюдь не книга.
Хотя о ней тоже говорили, иногда. В основном, что это удачный рекламный ход, подкупивший издателей давлением на жалость. А в остальном — довольно посредственное подростковое чтиво, привлекающее неискушенных читателей. Так, дешевая популярность. Они бы тоже так смогли, если бы совсем себя не уважали.
Все это я узнавала от своих новых друзей-писателей, которые щедро делились со мной сплетнями, желая показать искренне расположение, а заодно и обличить злословящих плохишей. Правда, мне, давно знакомой с изнанкой подобных компаний, не составило труда вычислить, что самыми отъявленными сплетниками нередко были как раз наиактивнейшие доброжелатели.
Если бы не школа жизни, пройденная с Вадимом, подобное открытие шокировало бы меня до слез и ужасного понимания, как мало искренности во всех этих творческих компаниях и тусовках. Но сейчас я воспринимала происходящее с ироничной улыбкой, зная одно — мне надо отвлечься, а эти странные люди и их стиль жизни — всего лишь средство переключения внимания.
Так что я довольно быстро освоилась в местной компании уже не как наблюдатель, а как полноценный участник, и принялась активно постигать премудрости местного мирка.
Собственно, там и постигать было нечего. Это стало ясно уже после третьего-четвертого мероприятия, преподнесенного как важное событие культурного сезона. События развивались приблизительно по тому же сценарию, который я наблюдала, будучи студенткой-второкурсницей. Изначально возвышенный и даже одухотворенный тон собрания после интервью для прессы живо рассеивался в атмосфере винных и коньячных паров. Творцы, среди которых успела выделиться новая плеяда звезд, находили истинное удовольствие в обсуждении вечных тем — гонораров коллег, скандальных подробностей из личной жизни, пластических операций, феноменальных похудений, модных неврозов и срывов.
Так, самым скандальным событием сезона стало помещение авторессы сентиментальных романов, творившей под псевдонимом Мари Алферова в неврологическое отделение пусть частной, но все же, клиники. Поговаривали, муж-олигарх снял ее с балкона после того как она, в чем мать родила, призывала на балконе муз с просьбой вернуть ей вдохновение для новой книги. Отчаявшись найти выход из творческого кризиса супруги и устав от жалоб домработницы на горы винных бутылок у рабочего места писательницы, черствый капиталист не выдержал и сослал ранимую душу в закрытое заведение в надежде, что там ей еще и мозги поправят.
Именно эту скандальнейшую фразу про поправку мозгов, пророненную в беседе с журналистом одного из бульварных изданий, из уст в уста передавали на всех литературных сборищах. И сильнее злорадства коллег по перу была лишь их парадоксальная зависть. Пусть Мари сейчас добровольно-принудительно совершала прогулки по закрытой территории и принимала оздоровительную терапию, но, тем не менее… Тем не менее, она была гвоздем сезона, самой популярной персоной. А за популярность в богемной среде можно было не только в элитную психушку съездить, а и душу дьяволу продать.
Желание публичности, охватившее местную публику, оказалось единственным новшеством, которое я заметила, вернувшись в литературную тусовку спустя несколько лет. Творцы больше не прятались в закрытых кафе и клубах. Наоборот, теперь они выходили к народу, на улицы, пытаясь сломать миф о собственной элитарной загадочности. Всем своим видом писатели и поэты демонстрировали крайнюю демократичность, готовность идти на контакт, общаться и болтать за жизнь с читателями. Но только делали это они не от искреннего дружелюбия, а чтобы «попиариться», привлечь внимание к собственной персоне. В камерном книжном мирке постепенно установился и укрепился тот же принцип, который давно диктовал порядок в других сферах: все должно быть продаваемо. А, значит, искусство тоже превращалось в бизнес. Точнее, шоу-бизнес.
По законам шоу бизнеса полагалось блистать и шокировать, ибо ты продаваем, если ты на слуху. Глядя на странные, если не сказать бездарные выходки некоторых гениев, я с грустью вспоминала Ярослава и его эффектные эскапады. Вот кто бы с легкостью вписался и разнообразил это пестрое общество, к которому я все же привязалась. Ведь именно эти по-детски самовлюбленные и смешные люди стали тем самым якорем, за который я зацепилась в попытках не скатиться на дно отчаяния из-за жизни без Марка.
Прошло уже два месяца с момента его отъезда, а он по-прежнему никак не мог вырваться ко мне. Работая практически без выходных и задерживаясь на службе допоздна, редкие свободные часы по моему же убеждению он тратил только на сон. Я не могла и не хотела требовать его присутствия рядом, зная о бешеном, на износ темпе его жизни. Каждый наш телефонный разговор заканчивался тем, что мы прощались с надеждой на скорую встречу, и снова и снова откладывали ее по моей просьбе.
Чувствуя по голосу, как сильно устает Марк, я снова и снова вспоминала наш первый месяц в Одессе и его эпопею с поступлением в университет. Теперь он переживал то же самое, только на кон было поставлено нечто большее, чем студенческий билет. Марку с его амбициями и нежеланием ходить в пешках, приходилось вновь и вновь доказывать свой характер и умение брать на себя удар, решать задачи куда более сложные, чем те, которые обычно доставались новичкам.
Он с неохотой посвящал меня в подробности происходящего на работе, но я догадывалась, что Марк затеял какую-то большую игру, и если что и тормозило его — так это жесткая иерархия, принятая в том мире, в который он хотел вписаться. И прогнуть его под себя, быстро взлетев по лестнице, перешагивая через нижние ступеньки, было невозможно. В его кругах не просыпались, как я, звездой-однодневкой. К власти и весомому имени там шли упорно и целенаправленно, годами. Марк был готов к этому, но действовать активно решил еще на старте. И сейчас ему нужно было сразу же заявить о себе, выделится среди таких же вчерашних выпускников, едва пришедших на службу — в этом была его цель, которой он следовал с тихим упорством.
Поэтому я понимала, что не стоит отвлекать его еще и рассказами о том, как мне больно каждое утро пить остывший кофе на нашей огромной и неуютной кухне, как тяготит меня эта квартира, похожая на огромного робота-наблюдателя. Как тяжело настроиться в новых стенах на творчество и набрать хотя бы пару строчек в пустом поле файла, несмотря на то, что в моем распоряжении был полноценный рабочий уголок с компьютером и выходом в интернет.
