Но самыми лучшими были вечера, когда Ярослав, перестав стесняться присутствия учителя, оставался с нами на традиционные кухонные посиделки. Мы пили чай, много разговаривали, шутили, смеялись, Яр постоянно вызывал Вадима Робертовича на спор по какому-нибудь острому вопросу, и я, приоткрыв рот, слушала их дискуссии, не решаясь вставить даже слово. Два блестящих и яростных спорщика, они часто подходили к вопросу с разных углов — Яр отстаивал идеалистически-глобальные идеалы, свободу слова и самовыражения, у Вадима Робертовича подход был гораздо проще: на высокие материи особо не размениваться, поменьше разглагольствовать, побольше действовать. На тех, кто не верит в тебя — плевать, несогласных с тобой — подвинуть, чинящих сопротивление — подавить. И двигаться вперед, к своей цели несмотря ни на что.
В этом они единодушно сходились всегда, в любой дискуссии. Так что, заканчивались эти бурные разговоры на веселой дружеской ноте, пусть и не полным согласием, но Яр спасал положение, делая вид, что полностью согласился с убеждениями учителя, презирающего компромиссы даже в несерьезных словесных перепалках.
А иногда, чувствуя острое нежелание оставаться в четырех стенах, мы с Яром выбирались погулять на набережную неподалеку нашего дома. Сидя на берегу Днепра, мы пили прохладное белое вино, закусывая первыми летними фруктами и, щурясь от солнечных зайчиков, резво скачущих по поверхности воды, смотрели на горизонт, на проносящиеся мимо шумные катера и прогулочные пароходы, грохочущие музыкой. В такие минуты мы чаще всего просто молчали, впитывая в себя мир и спокойствие, которые способны дать простые житейские радости — свежий воздух, мягкий свет заходящего солнца и невероятно красивое летнее небо.
— Я бы мог просидеть так вечно, — в один из вечеров заявил мне Яр. — Ведь это и есть красота, правда, Лекс? Красота и спокойствие. А что может быть приятнее, чем провести вечность в красоте и спокойствии? Когда я умру, то попаду именно в такой рай. Видишь, какой я нескромный, точно уверен, что попаду именно в рай! В нем все так и будет — и эта речка, и песок и закат, постоянно закат. В раю ведь все возможно, любые чудеса! Так вот я хочу, чтобы в моем персональном раю был вечный закат. Только этих громких катеров и пароходов там не будет, я их заранее исключаю, — улыбнулся он, в то время как я, от неожиданности прикусив зубами край бумажного стаканчика, пыталась справиться с предательской дрожью в руках. — Не надо бояться таких разговоров, Лекс, — мягко успокоил меня Ярослав. — Умереть нестрашно. Страшно умереть не вовремя, не дожив до того, что должен сделать, или наоборот, чересчур задержаться, загуляться в этом мире, цепляясь за жизнь из какого-то дурацкого упрямства. Всему свое время, правда ведь? Время жить и время умирать. Просто надо об этом помнить, и тогда бояться абсолютно нечего. А когда-нибудь ты тоже придешь ко мне в гости, почти на такую же набережную, только тихую и с закатом, который никогда не кончается. И мы с тобой сядем, откроем райское вино, — а оно должно быть намного вкуснее здешнего, — и будем вспоминать нашу земную жизнь. Ты расскажешь мне о том, как жила без меня — долго и счастливо, обо всех своих приключениях расскажешь. А я познакомлю тебя с премудростями райской жизни. Так что все будет здорово, Лекс! Вот серьезно тебе говорю, теперь я на все сто процентов в этом уверен! А пока мы еще немного поживем, да? Ну все, выше нос, я же только что сказал, что все будет здорово!
Мне было тяжело воспринимать подобные разговоры в беззаботном ключе, но Ярослав верил в то, что говорил, и его оптимистично-лучезарное настроение не было игрой. Он действительно смаковал каждый летний день, наслаждался каждым его часом, а еще — горел желанием веселиться и развлекаться.
Так, вдохновившись нашими пикниками и посиделками, именно он настоял на том, чтобы на свой девятнадцатый день рождения я закатила шумную вечеринку, причем обязательно за городом, на какой-нибудь базе отдыха.
— Лекс, вот ты скажи, у тебя хотя бы раз была настоящая, веселая вечеринка на день рождения? В прошлом году ты его вообще сама встречала, а до этого? Разве этот жадина-говядина Марк тебе устраивал праздники? Я совершенно уверен, что нет! Он же как Кащей вцепился в тебя и никуда не отпускал! Так ведь?
— Ну, мне не очень-то и хотелось, — посмеиваясь от такого странного сравнения, подтвердила я догадку Ярослава. — У нас были свои маленькие праздники, и они мне очень нравились.
— Это потому что ты не знаешь, что потеряла! — Яр был категоричен в своем намерении устроить пир на весь мир. — Так что, Лекс, решено! Будем гулять с размахом! Всю организацию я возьму на себя, ну еще и Вадима напрягу, пусть помогает! У меня тут такая идея…
Яр подошел к организации мероприятия со всем энтузиазмом, на который был способен. Мало того, что он обзвонил всех однокурсников, которых удалось разыскать в городе в разгар сезона отпусков, так еще и наведался в общежитие, сообщив новость о празднике моим бывшим соседям по этажу. По приблизительным подсчетам, явиться на вечеринку должны были двадцать пять человек, но Яр утверждал, что многие притащат с собой друзей, как это и принято в студенческих кругах, а значит, рассчитывать мне следовало на целую толпу народу.
Весь день накануне праздничной даты я, тайно проклиная тяжелую долю хлебосольной хозяйки, вертелась у плиты, как белка в колесе. К счастью, мне не пришлось заниматься вопросом добычи и маринования мяса для шашлыка, который взял на себя всемогущий Вадим Робертович, но, все равно, голова шла кругом от количества нарезанных и запеченных овощей, рулетов и бутербродов. А Ярослав, предчувствуя скорое веселье, с радостью помогал мне, пакуя всю провизию в коробочки и готовя ее к завтрашней транспортировке.
Мы так сильно устали накануне, что утром умудрились проспать, не услышав звонок будильника. Проснувшись почти одновременно, словно от внутреннего толчка, когда солнце ярко светило сквозь наши оптимистично-желтые занавески, мы с ужасом обнаружили, что на часах уже девять. А, значит, до приезда Вадима Робертовича осталось всего пятнадцать минут. Собираться нам пришлось в жуткой спешке и суете, спотыкаясь на ходу и перетаскивая в коридор большие сумки, из которых, как на зло, начали вываливаться коробочки с упакованными накануне угощениями.
Наконец, когда все было готово к выходу, у самого порога Яр вдруг остановился и, взяв меня за руки, расцеловал в обще щеки:
— Самое главное же! С днем рождения, Лекс! И спасибо тебе… за тебя! Никогда не думал, что скажу это девушке, но ты мой самый любимый человек на свете, знаешь об этом? О-о-о, ну ты как всегда, — протянул он, глядя на мои дрожащие губы. — Вот только не надо реветь, там же внизу Вадим ждет! Представь, что будет со мной, если ты сейчас выйдешь заплаканная — он решит, что это я во всем виноват! Так что пойдем, пойдем, Лекс. Жалко, конечно, уходить, все-таки классно у нас здесь… Ну да ладно… Поздно уже, пойдем быстрее!
Но, не смотря на опасения Ярослава, учитель, ожидавший нас в арендованной многоместной маршрутке, не стал сердиться за небольшое опоздание. Погрузив всю провизию в багажник, он лишь буркнул под нос: "Именинницам сегодня все можно".
Закончив упаковывать съестной багаж, мы отъехали от подъезда. Опустив боковое стекло и подставив лицо свежему ветру, я притопывала ногой в такт негромкой музыке и слушала, как Ярослав, сидящий рядом, увлеченно доказывает Вадиму Робертовичу свое очередное умозаключение. Учитель реагировал на его монолог непривычно рассеянно и даже кивал, слегка улыбаясь. Всю дорогу через водительское зеркальце я ощущала его теплый, подбадривающий взгляд и, отрываясь на несколько секунд от красивейшего вида за окном, отвечала такой же искренней улыбкой, подкрепляя атмосферу полной идиллии.
