Я просыпаюсь и хватаюсь за сердце, пытаясь удержать его в груди. Оно бешено стучит, словно пытается пробить себе путь наружу и сбежать от меня.
Сбежать, как Грейс.
Я зажмуриваюсь и трясу головой, пытаясь обрести сознание. Растерянно моргаю, оглядываясь. Я в своей комнате, меня колотит, и я весь покрыт холодным потом.
Мне приснился кошмар, всего лишь сон.
Правда ли это? Нет, не просто сон. Воспоминания. Они догоняют меня. Призраки прошлого вернулись, чтобы закончить начатое.
Я выбираюсь из спутанных простыней и иду в ванную. Включаю свет и таращусь на свое отражение. Дикие, безумные глаза смотрят на меня с той стороны.
Хочу, чтобы это прекратилось. Хочу ничего не чувствовать.
Хочу быть мертвым.
Но я и так мертв.
Нет, еще нет, но скоро…
Подношу руки к глазам и задыхаюсь.
Откуда кровь? Почему на моих руках кровь?!
Пускаю воду; долго и тщательно тру руки, до боли, пока кожа не начинает гореть. Но ничего не помогает, чертова кровь не желает исчезать!
«Водой и мылом не отмыться, Адам. Вина твоя впиталась в самое твое гнилое нутро, ничем не вытравишь».
Ее противный, злорадный смех.
— Ты сдохла, сука! Прекрати!
Обхватываю голову, зажимаю уши, чтобы не слышать ее победного веселья.
Уйди! Уйди! Уйди!
Грудь разрывает, легкие горят. Будто ломает изнутри. Чьи-то нещадные молоты рушат и крошат меня; разрушают.
Я хватаюсь за ворот футболки и с силой дергаю. Ткань трещит и разрывается, пока я оседаю на мраморный пол.
Что я делаю не так? Почему это происходит?
Я схожу с ума? Уже сошел?
Что реальность, а что нет? Я запутался. Больше не знаю, чему верить, а чему нет.
Прячу лицо в ладонях и вспоминаю сегодняшний день.
Я приехал к Грейс: милой, прекрасной, лживой и смертельно опасной для меня. Ей нельзя верить, она такая же лгунья, как и все.
Я тяжело сглатываю, вспоминая прикосновения к ее коже, кровь на ее теле. Я слизывал соленые, теплые капли, впадая в эйфорию.
Ее кровь в моей крови. Она моя. Никто не должен касаться ее, даже если придется вечность держать ее в подвале.
«Нас обоих удерживает цепь».
Я трясу головой и стискиваю зубы до скрипа.
Неправда! Нет, ты не держишь меня. Ты не в силах. Я! Только я один все контролирую. Не ты, не Морган, не мой отец. Никто.
Никто кроме меня. Никогда.
Вы все бессильны против меня. Зачем же вы пытаетесь, если все усилия тщетны?
— Почему ты сопротивляешься мне, Грейс?
Я растерянно хмурюсь, не сразу осознав, что говорю вслух.
Голова постепенно начинает проясняться.
Почему я сижу на полу, как ущербный сдавливая голову руками?
Им не одолеть меня, и я не сумасшедший. Это стресс. И выходки Грейс.
Черт возьми, я в порядке!
Или буду.
Неважно.
Я резко поднимаюсь, игнорируя головокружение. Возвращаюсь в комнату, хватаю разбросанные по кровати фотографии и вынимаю из тумбочки ключ, который кладу туда каждую ночь. Спускаюсь на первый этаж и вхожу в комнату Грейс, как я зову ее про себя.
Включаю свет, и загорается единственная лампочка под потолком. Сотни, тысячи Грейс смотрят на меня со всех сторон. Она разная: смеется, грустит; Грейс хмурая и задумчивая; удивленная и восторженная. Такая разная, уникальная, непохожая на остальных. И ни одна из них не хочет меня. Ни одной я не нужен.
Грейс с друзьями; Грейс со стопкой книг, торопиться на пары; Грейс в парке на пробежке.
Она мое проклятье и моя награда. Мое солнце и земная ось. Она много лет давала мне смысл… жить?
Грейс. Грейс. Грейс.
Мой рассвет и мой закат. Мой ветер и дождь.
Звук ее смеха лучшая музыка для моих ушей. Могу целыми днями смотреть на ее улыбку; как в задумчивости покусывает уголок рта, как супиться, когда что-то не получается. Как приоткрывает рот и тихо сопит, когда спит.
Звук ее дыхания умиротворяет, тепло ее кожи согревает, и я чувствую себя живым.
Грейс — биение моего сердца.
Мои руки дрожат. Я поднимаю фотографии, сделанные сегодня и с ужасом смотрю на Грейс. Она другая, не такая, как на фото на стенах. Бледная, измученная, затравленная. Потухший взгляд, обреченное выражение лица. Все краски сошли с нее.
Грейс — сломанная.
Мои ноги подкашиваются, и я подаю на колени. С отвращением отбрасываю фото «другой» Грейс, потому что они жгут руки, разъедают кожу кислотой.
Хочу видеть ее такой, как была когда-то, до того, как узнала обо мне. Чтобы стала прежней и забыла весь кошмар, который я обрушил на нее.
Поднимаю голову и смотрю на свое солнце, и впервые за долгие годы случается невероятное — я начинаю плакать. Стискиваю зубы, челюсть сводит, и сдавленные рыдания вырываются сквозь плотно сжатые губы.
Поток раскаянья, вины, сожаления захлестывают. Эмоции давят на меня могильной плитой. Кажется, что вот-вот разорвет.
Словно прорвалась давно нарывающая рана и вся гниль потоком хлынула наружу. Это я и все мое нутро. То, кто я есть.
Есть только один способ все исправить. Внезапно я осознаю, что мою вину искупит спасение Грейс. Ее спасение от меня.
Я должен дать ей свободу, должен отпустить ее. Снять с нее недостойные оковы, чтобы она могла расправить свои крылья. Чтобы она вновь могла сиять.
С ненавистью и омерзением я смотрю на свои руки. Руки, которые мучили, причиняли боль, выкручивали и ломали Грейс. Мою светлую, живую девочку.
Сколько не три, сколько не отмывай, с них никогда не исчезнут следы ее страданий.
Мои глаза пробегают по фотографиям, и я даю обещание каждой Грейс на них, что все исправлю. Соберу ее по кусочкам, склею, сделаю прежней, или почти прежней. Я постараюсь.
— Ты больше не будешь плакать из-за меня, — твердым голосом обещаю я. — Не будешь страдать по моей вине.
Я принимаю решение. От этого мое сердце разобьётся. Потерять ее — значит лишиться жизни. Но это то, чего я достоин. Такая жизнь — это то, чего не достойна она.
Я сломан и мое сердце кровоточит. Не думал, что оно еще способно на это. На моем лице влага моих слез, которые, как я думал, давно пересохли.
Моя жизнь разбита вдребезги.
Моя плоть, мои кости, моя душа — все раздроблено, непригодно для жизни.
Но впервые за долгое время приходит осознание — не запятнанное колебанием и сомнением: я принял правильное решение.
