Одного взгляда на него было достаточно, чтобы мое решение завести серьезный разговор сегодня пропал. Потому что выглядел Адам очень измотанным и помятым. Пиджак от костюма, в котором он был на похоронах, был перекинут через руку, некогда идеально выглаженная рубашка помялась, а галстука и след простыл. Его волосы выглядели так, словно их кто-то долго трепал, а в довершение всего, свежие царапины от ногтей пересекали его левую щеку.
Он был мало похож на человека, который недавно предавался любовным утехам. Хотя, это был Адам, так что вполне возможно.
— Что случилось?
Я подошла ближе к нему, но не достаточно, как мне бы того хотелось. Между нами все эти дни сохранялась ощутимая дистанция, за исключением того раза, когда он вынес меня из больничной палаты.
— У матери был трудный день, — сухо ответил мужчина, все так же прямо смотря в мои глаза. — Ерунда.
— Не ерунда. — Я отбросила неловкость, которая в данный момент мешала и подошла к нему, осмотрев царапины. — Это надо чем-нибудь отработать, чтобы не воспалилось.
Я поморщилась, потому что вблизи следы оказались глубже, чем я предполагала. Наверное, это больно. Во всяком случае, по меньшей мере, неприятно.
— Ты не против, если я сначала приму душ? — Адам потер переносицу, как если бы его голова раскалывалась от боли. — Потом сможем поговорить.
— Да, конечно.
Я кивнула, невольно испытывая сочувствие к нему. Видимо, его день был не менее трудным, чем мой.
Довольно быстро Адам принял душ, и мне не пришлось долго ожидать его. Когда он вышел из ванной с одним только полотенцем вокруг бедер, я старалась не пялиться на него, хотя это и стоило мне огромных усилий.
Я скучала по нему. Даже после всего плохого и отвратительного, что он делал со мной, я скучала по нему и чувствовала зияющую пустоту внутри от того, что его больше не было в моей жизни.
Мне не хватало этого человека: его голоса, его прикосновений, его запаха. Смеха, который звучал не так часто; взгляда, который скручивал мои внутренности в узел от трепетного волнения и предвкушения, повышая мою температуру до опасной отметки.
Видит Бог, я сделала многое, чтобы забыть о нем и двигаться дальше. И у меня неплохо это получалось, но в итоге, этого оказалось недостаточно.
Маленький росток, который он посадил в моей душе, слишком быстро пустил крепкие корни, и как не режь, они не исчезнут.
— Я возьму антисептик, — пробормотала я, обходя Адама и скрываясь за дверью ванной. Мне нужна была минутка, чтобы привести свои разгулявшиеся мысли и чувства в порядок.
Мои щеки порозовели, когда я взглянула на свое отражение в зеркале. Я приложила ладони к лицу и глубоко вздохнула, приказывая себе не терять самоконтроль.
В конце концов, я не собиралась отдавать ему свое сердце на блюдечке с голубой каемкой. За это я еще поборюсь.
За зеркалом в ванной располагался шкафчик для разной гигиенической мелочи и аптечки, куда я и забралась в поисках антисептика. Но обнаружила кое-что более волнующее, то, чего никак увидеть не ожидала. Флакон с антидепрессантами «Лексапро» сразу бросился мне в глаза. В мои предыдущие визиты его совершенно точно не было здесь.
Когда Адам стал принимать антидепрессанты? Меня очень интересовал, а так же беспокоил этот вопрос, и я решила, что непременно его об этом спрошу.
Схватив антисептик и ватный диск, я поспешила вернуться в комнату. Адам уже переоделся в коричневые слаксы и белую футболку с треугольным вырезом, отчего я даже испытала разочарование.
Впрочем, так мне будет легче бороться с желанием прикоснуться к нему.
— Как это случилось? — тихо спросила я, смочив диск, и осторожными движениями принялась промакивать ранки. Чтобы мне было удобней, Адам сел на кровать и чуть наклонил голову, подставляя раненую щеку. Он терпел процесс обработки, хотя периодически морщился. Приятного здесь было мало.
— Ты, правда, хочешь узнать? — с неким оттенком недоверия спросил мужчина.
Я кивнула.
— Да, хочу.
— В церкви мне позвонили из больницы, — негромко начал Адам, поморщившись, когда антисептик попал на самую глубокую царапину. — Мать буйствовала и требовала меня. Персонал знает, что в таких случаях необходимо звонить мне и сообщать. Я отправился к ней, пытался успокоить, но она впала в настоящую ярость и в итоге набросилась на меня, успев расцарапать лицо. В итоге санитарам пришлось скрутить ее и вколоть седативное.
От меня не укрылось, что его голос чуть дрогнул на последнем предложении. Как должно быть, трудно было Адаму все эти годы видеть безумствующую мать.
И еще я не могла не удивиться, что он захотел рассказать мне правду, а не отделался привычным «это не твое дело».
— Мне жаль, Адам, — тихо сказала я.
Я сочувствовала ему и его матери и не пыталась это скрыть.
— Ты не должна.
Он покачал головой и, поднявшись, прошелся по комнате. Я видела, как что-то гложет его, и дело было не только в проблемах с матерью.
— Я знаю. Но я так чувствую.
Я развела руками с вымученной улыбкой, давая понять, что поздно бороться с тем, что уже захватило меня с головой.
— Грейс, как ты можешь… — Он запнулся, в полной растерянности глядя на меня. — После всего, как ты можешь оставаться такой?
Он, правда, не понимал, и я видела, насколько он сбит с толку от того, что я не ненавижу его и не пытаюсь убить его за то, что он сделал в недалеком прошлом.
Но что я могла ответить ему, когда и сама не находила ответ на это вопрос. В чем причина, почему я не испытываю злости на него, почему не ненавижу?
Хотя нет, я все же злилась, но на то, что он оставил меня и ушел без объяснений. Да, это была главная причина, которая вызывала во мне злость и негодование.
Потому что после тех отношений, которые сложились между нами, я заслуживала хотя бы вразумительных объяснений.
И не находя нужных слов, которые объяснили бы мои чувства, я смотрела на его вопрошающее лицо и видела в нем… всё. Все, что я хотела, и все, в чем нуждалась.
Было бы мне легче, если бы я никогда не встретила Адама Эллингтона? Безусловно.
Хотела бы я никогда его не встречать?
Нет, больше нет. Потому что все, что связано с ним было дорого мне. Нет, не ради того, когда он намеренно мучал меня и делал больно, а ради того хорошего, что было между нами.
Его способность делать мою жизнь ярче, а чувства острее; придавать каждому дню некий новый, глубокий смысл.
Теперь, когда я потеряла бабушку, единственную, кто когда-либо любил меня своей чистой, искренней любовью, моя потребность в Адаме только усилилась.
Его светло-серые глаза, которые раньше казались мне двумя кусочками льда, теперь же были глазами самого важного человека в моей жизни. В них я видела свою душу; себя такой, как видел меня он.
