К: Бродвей в Мергелевске?
М: (смеётся): Почему бы нет? Мы собрали прекрасную команду, закупаем световое оборудование, акустические системы, с нами работает музыкальный руководитель …»
— Ну? Так понравилась машина?
— Что? А, извини, задумалась.
Борис помог ей выйти из автомобиля.
— Как красиво! — ахнула Марина, оглядываясь вокруг. — Столько цветов! Я помню это место! Здесь ещё был такой… магазинчик-комиссионка!
— Ты помнишь странные места, Маринкин. Таким девушкам, как ты, нужно запоминать только расположение ювелирных салонов и бутиков.
— Куда мы идём?
— Смотреть картины, конечно. Я же теперь владелец галереи, забыла? Каждый день тружусь аки пчела. В Мергелевске особо нечем поживиться, но там, куда мы сейчас идём, любят выставлять свои работы на продажу довольно интересные, немейнстримовые ребята. Вложи копейку, получи миллион — вот мой девиз.
Они поплутали по узким улочкам и спустились в салон-подвальчик, по очень крутой лестнице. Несколько залов были полны золотого блеска: на подставках тут и там стояли под стеклом дивные венецианские маски. Кроме них, в салоне не было ни одного покупателя. Боря провёл Марину через небольшую комнату с гротескными скульптурами, и они оказались в просторном зале с полотнами на стенах и подставках в виде стилизованных мольбертов.
— Ищи, — бросил Борис, улыбаясь.
— Что? — удивилась Марина, оглядываясь. Она немного отошла от него, привлечённая сочным пейзажем с грустными коровами.
— Представь, что ты владелица галереи. Что бы ты купила? Осмотрись, не спеши. Выбирай не по цене, не по именам, по зову сердца.
Борис глядел на неё, совершенно не скрывая своих желаний и дальнейших планов. Он очень хорошо смотрелся среди многокрасия масла и акварели. В золотом полумраке салона зелёные глаза казались дымчато-серыми. Марина против воли продолжила контакт глазами. Откровенность мужского взгляда неожиданно её успокоила. А место и обстановка придавали их свиданию особую романтичность. Марина подумала, что многие девушки мечтали бы сейчас оказаться на её месте. Она принялась ходить по залу, стараясь не отвлекаться на внимательно следящего за каждым её шагом Бориса. И на грустных коров, которые смотрели на неё с немым упрёком.
Она разглядывала полотна, прислушиваясь к своим ощущениям, понимая, что имел в виду Танников. Это как музыка. Услаждение души. Рага.
— Вот, — сказала Марина, указывая на небольшой пейзаж.
На нём были горы, «выгрызенные» горы Мергелевска с белыми выступами там, где добывался много лет назад цемент.
— Из тебя выйдет толк, — произнёс Борис над самым её ухом, от чего она вздрогнула. — Алексей Доронин, очень перспективный юноша. Пишет редко, ещё реже выставляет что-либо на продажу. Я ради него сюда и прихожу.
Он положил ей руки на плечи, заскользил ладонями к шее и обнажённым ключицам в вырезе платья, обнял, заставил повернуться:
— Дубль два. И не пытайся сбежать.
Марина запрокинула голову, послушно подставляя губы. Всё равно. Теперь уже всё равно. В конце статьи говорилось о скорой женитьбе владельца «Твайлайта»:
«К: О, Ренат! Вот ты сейчас понимаешь, сколько разочарованных женских вздохов пронеслось в эту секунду по Мергелевску?! Да что там по Мергелевску! По всему Югу!
М: (смущенно улыбается) Они меня простят. И порадуются за меня. Я вступаю в новый для себя период времени. И у меня всё хорошо»
Борис целовался умело и… цепко. Оторвался от неё, прошептал, стискивая плечи в чёрном кружеве:
— Хорошая девочка.
И продолжил, прикрыв глаза. Марина сквозь веки смотрела на коров. Коровы немо взывали к её совести. Тогда она зажмурилась.
… В открытом кафе под плетёным потолком висели яркие гирлянды. Бориса кто-то позвал из-за соседнего столика и он, извинившись, сделал заказ и подсел к знакомым, которые, судя по всему, имели отношение к его галерейному бизнесу. Марина была рада передышке. Она устала. Город был слишком шумен и слишком полон любви: парочек разных возрастов, зажигательной музыки, откровенных взглядов. Она бездумно следила за огнями на море. Он назвал своё клуб «Твайлайт». Неслучайно? Хотелось бы верить, что да, но не сто́ит: у Рената было несколько любимых песен с таким же названием. Марина вдруг вспомнила, что когда-то у неё был почтовый ящик со словом «twilight»[2] в адресе и паролем из восьми цифр — днём её рождения и той их первой ночи. Почту завёл Ренат. Она уже не помнила, зачем. Наверное, электронный ящик заблокирован спустя столько лет.
Он не была заблокирован, лишь часть сообщений за первые годы ушла в архив, о чём сообщало сервисное извещение. Марина с ужасом смотрела на экран. Больше трёх тысяч писем, часть из них — спам, но остальные с одного и того же адреса. Она ткнула пальцем наугад: «Группа «The Cure». Хорошие ребята, тебе не понравятся. Альтернативный рок. Странные голоса. Странные мысли. Послушай их в сборнике с чем-нибудь, разбавь. Только послушай обязательно. Ты знаешь, сколько в сети разной музыки? Всё почти можно скачать, не то, что раньше. Люблю тебя, Почемучка». Письмо было датировано двадцатым ноября две тысячи девятого года. Оно было отправлено через два с половиной года после их расставания.
Марина шла по улице и нажимала на экран. Жирный шрифт сообщений становился обычным. В неё врезались люди, или это она в кого-то врезалась. «Группа «The Doors». Вот этих не слушай ни за что! Я ведь тебя знаю, Карамелька. Ты влюбишься в одержимого красавчика и завесишь все стены постерами…»
— Уже, — сказала Марина вслух сквозь слёзы. — Уже, Ренат.
Она шла по набережной. Пахло морем и сладостями. Три тысячи писем. Три тысячи. На последнем стояла июльская дата текущего года. Музыкального «ликбеза» в нём уже не было. «Прощай, Карамелька. У меня больше нет сил. Мне жаль».
…
— Ты чего? — испуганно спросил Игнат, наклоняясь с лестничной площадки. — Ты где была?
Марина непонимающе посмотрела на него снизу вверх. Потом начала подниматься, сжав телефон в руке.
— Тебя дядя Боря потерял! Звонил раз двадцать. Знаешь, какой кипиш поднял?! Вы поругались, что ли? Ты чего трубку не брала?
— Игнат, — Марина встала напротив подростка, пытаясь сформулировать ускользающую мысль. — Я ушла. Просто ушла. Это плохо. Надо извиниться.
У Игната округлились глаза:
— Чё, и вправду отшила?! Дядю Борю.
Марина подумала и сказала:
— Да.
— Ну ты, мать, даёшь!
Она быстро приняла душ и переоделась, на этот раз без всякого сожаления смыв красоту, сотворённую Ираклием. Игнат был в её комнате, лежал, нагло развалившись, поперёк кровати с Пикселем на животе.
— Иди к себе, — сказала Марина, хватаясь за телефон и садясь на подушки, — что ты тут забыл?
