— Вы, девчонки, глупышки все, — объяснял он, заглядывая в витрины. — Вам природой уготовано оружие при себе носить, а вы не пользуетесь. Шпилька с железной набойкой пробивает череп, если как следует приложиться. В совсем ближнем бою от неё проку нет, может просто не оказаться пространства для размаха. Но мы всё равно купим и сапожнику отдадим. Делаешь вид, что ты в панике, что тебе тяжело бежать, спотыкаешься, снимаешь туфли, когда он рядом, разворачиваешься и бьёшь. Лучше в глаз или в шею. Потренируемся. Объясню, что такое пределы допустимой самообороны.
— Я не смогу, — Марина покачала головой.
— Сможешь. И никогда не сомневайся, просто бей без вопросов. Поверь, ни один парень, что упорно тащится за тобой ночью в темноте, даже если ты петляешь, или выскакивает из тёмной подворотни, не имеет в виду спросить, который час. Я не смогу быть с тобой все двадцать четыре на семь. Ещё «грушу» пойдём бить. Гантели тебе куплю. Таким, как ты, нужно иметь крепкие руки.
— Каким «таким»?
Ренат остановился и поглядел на неё с жалостливо-терпеливым видом.
— Хрупким. Внешне незащищённым. С красивыми… бёдрами. Таким, от которых у мужиков их «аппаратура» …
— Не надо! Я поняла.
Они зашли в небольшой магазин у фонтанчика. Марину слегка затошнило от цен на ценниках, но Ренат взял в руки тяжелый, армейского вида женский ботинок и с нежностью сказал:
— А это — для ближнего боя. Ноги у тебя сильные, я знаю, бегаешь ты хорошо. Я всё покажу.
Посёлок Кольбино, август 2017 года
Марина отогнала воспоминания и отложила ботинок. Те «уроки» ей в жизни очень пригодились. И ещё, похоже, пригодятся.
Она пошла в ванную, включила воду, бросила в неё перламутровый шарик соли, подобрала волосы и, напевая, принялась размазывать по лицу пахнущую кокосом маску. В воде немного заломило шею: Гибсон[2] Макса был очень тяжёлым для Марины, она начинала страдать уже через час после начала репетиции, зато звук у него на неке[3] был просто потрясающим.
Марина отмокала минут пять, «разминая» голос упражнениями, пока не почувствовала движение воздуха рядом. Она открыла глаза и, взвизгнув, ушла под воду по нос: у дверей с ошеломлённым видом, раскрыв рот, стоял Игнат. С его плеча соскользнула и свалилась на мраморный пол спортивная сумка.
— Ты кто?! Ты кто такая?!
Марина осторожно приподнялась — от средства для ванн вода была молочно-белой, но она на всякий случай нагребла пены на грудь, прежде чем отплеваться и сказать:
— Я Марина.
— Какая нах Марина?
— Ми…Михеева. Я… Боря Танников… твой дедушка разве…?
— А… ты что ли, которая новая натурщица?
— Да.
— Так какого ты делаешь в нашей ванне? На морде у тебя что?
— Может, выйдешь? Я оденусь и поговорим.
Подросток надул губы, наклонился за сумкой и отвернулся:
— Ну… ладно. Сейчас деду позвоню, выясню, точно ты натурщица или воровка?
— Блин, — проговорила Марина с досадой, смывая маску. — Чего вдруг он вернулся? Как некстати.
Через приоткрытую дверь слышно было, как Игнат разговаривает по телефону на первом этаже:
— Откуда я знал?! Пришёл — тут она!… Да, дед…Да не выдержал я! Сколько можно! Показ мод, балет, опера, вернисажи! Я ноги до колен стёр с этим… культурным отдыхом!… Да понял я!… Да чего ради?! Вдруг она… сифилитичка какая-нибудь?! Откуда мне знать, где дядь Боря их находит! Ладно, перезвоню!
Марина замоталась в полотенце — но почему-то оказалось единственным в ванной и… узким — выскочила в коридор, как раз когда Игнат поднимался по лестнице. Марина застыла, не зная, убегать или непринуждённо продолжать беседу, делая вид, что так и должно быть. Подросток густо залился краской и спросил, глядя в сторону:
— Это ты сейчас орала?
— Я пела. Я певица. Пою в группе.
— А… дядя Боря теперь тёлок на концертах снимает?
— Эй, не груби!
— А то что?
— Сейчас я оденусь и спущусь. Поговорим.
— Ага. И вещи собери сразу.
Когда она спустилась, Игнат, скрестив руки, сидел на диване с неприступным видом:
— А вещи где?
— Я договаривалась с твоим дедушкой. Он тебе объяснил?
— Ага. Только я не понял, как ты его облапошила? Он таких, как ты, ссаными тряпками уже лет десять гоняет.
— Каких «таких»?
— Любительниц богатеньких старичков. Когда нищим был, никто даже близко не подходил, а как стал продаваться, тут и зачастили, все в юбочках, двадцать сантиметров, и с титьками наружу. Ты через дядю Борю на него вышла?
— Ни через кого я никуда не выходила. Да, познакомились мы через Танникова. Я искала работу. Георгию Терентьевичу нужна была натурщица. Я поработаю и уйду.
— А давай ты НЕ поработаешь и уйдёшь? Я тоже здесь живу, а моего мнения почему-то никто не спрашивал. Ты знаешь, сколько деду лет вообще?
— Я же тебе объясняю…
— Вещи собирай.
Игнат сунул руки в карманы спортивных брюк и пошёл наверх независимой «мужской» походкой, широко расставляя ноги. Вскоре из его комнаты донёсся грохот тяжёлого рока. Марина ходила из угла в угол и думала. Позвонить Георгию Терентьевичу? Нет, это только всё усугубит. Она должна сама уладить дело с мятежным подростком. По лестнице нарочито громко заскрипели шаги, хлопнула дверца холодильника. Есть один способ…
Марина дождалась, когда Игнат вернётся к себе, и проинспектировала запасы. Негусто, но кое-что придумать можно. Через час она постучалась в комнату мальчишки. Дверь была не заперта, и она сунула внутрь голову, «заискивающе» спросив:
— Игнатик, ты, наверное, проголодался с дороги? Я там… слоечки с сыром, салатик, сок свежевыжатый… Покушай!
Подросток ответил ей презрительным взглядом, подкатил глаза и надел огромные наушники. Марина ушла ждать в свою комнату. Около одиннадцати тихо скрипнула лестница и хлопнула дверь холодильника. На кухне было темно, только светилась панель на кулере. Марина включила свет, села за кухонный стол напротив Игната, застывшего с пирожком у рта.
— Послушай. Я не воровка, не сифилитичка и не охотница за богатыми стариками. Я НЕ любовница дядя Бори и никогда ею не была. Мне предложили работу, и я согласилась. Я пою в группе…
— Какой?
— «Большие Надежды».
— Никогда о такой не слышал. А это значит — говно твоя группа!
— Ну… — Марина подвигала губами — особых доводов в защиту родного коллектива у неё не было. — Это тоже временно, я скоро уезжаю в Индию — буду там учиться. Мне бы только немного пожить у вас. Давай заключим мирное соглашение: я готовлю, убираю, позирую дедушке, а ты меня…. терпишь.
