— Завтра заскочи в «Удачную покупку», собери корзинку: фрукты там, буженинку, шоколадки, завези.
— Понял, сделаю. Ренат Тимурович, я пойду к машине? А то волнуюсь, мало ли…там вас подожду.
— Хорошо, Макар.
Слышно было, как шофёр пробирается по воде вдоль забора и сдавленно ругается. Солнце ощутимо грело, но ещё не припекало. Вадим задумался, таращась на поплавок…
— … о тебе спрашивала, — услышал Вадим конец фразы.
— Я с ней так и не встретился, — посетовал Вадим, встряхиваясь и понимая, что Ренат говорит о Вере Алексеевне. — Неудобно как-то.
— Работает над сценарием Мутко наша. Дома у неё филиал курортной базы. Заезжал вчера. Детишки, четверо, с меня чуть скальп не сняли, у них даже томагавки были, хорошо, что пластиковые. Я б в такой атмосфере работать не смог, слишком весело…. Знаешь, Вадь, Вера Алексеевна… — Ренат замолчал.
— Что?
— Ничего, — Муратов тряхнул испачканной глиной головой. — У меня бывает иногда. Вижу странности там, где их нет.
— Ренат, — Вадим решил, что лучшего времени для разговора у него не будет. — Ты хоть иногда… вспоминаешь… Марину?
Муратов повернул к другу расслабленное лицо, приподнял бровь, благодушно (к облегчению Ярника) спросил:
— Чего ты вдруг? Сто лет прошло.
— Да что-то… навеяло… Ксюша… тебе не кажется, что они похожи немного?
— Все девушки в восемнадцать-двадцать похожи, особенно, если симпатичные и поют… Может. Не знаю, — Муратов помолчал. — Видишь ли, Вадя. Давай объяснимся раз и навсегда. Во-о-он там, вдалеке, город, который я люблю. Он полон женщин. Разных: высоких, маленьких, худеньких, пухленьких, умненьких, дурочек… Однажды я спущусь к ним и выберу одну. Не знаю пока, какой она будет. Может, мягкой и ранимой, может, резкой и напористой, может, красивой, а может, обычной, молоденькой или зрелой. Я буду выбирать спутницу жизни и мать для своих детей, а когда выберу, утихомирюсь. Не надо ржать, Атос! Я всё решил: даю себе семь лет вольной жизни, а потом вью гнездо. Я люблю детей, я тоже хочу себе Маруську или Ванюшку, в индейцев играть, — голос Рената вдруг стал жестким и холодным: — Но клянусь тебе: ни одна из женщин, которых я отберу для самого главного кастинга в своей жизни, не будет похожа на Марину.
— Тогда почему…?
— Срываюсь? Когда-то я доверял Лёхе, как тебе, верил в нашу дружбу. Эта боль до сих пор со мной. Закроем эту тему и больше никогда… Давай собираться, время. Где там Портос?
— Хорошо, — скрывая радость, кивнул Вадим: всё-таки в отношении Муратова был прав он, а не Артём.
«Объяснились, как же!», — думал он, сматывая удочку. — «Если бы ты всё знал, убил бы меня ещё тогда».
Мергелевск, ЮМУ, 2006 год
— Вы где? — голос Рената в трубке был странным.
— В «Кактусе»! — прокричал Лёша в мобильный Вадима.
— Ждём тебя! — подтвердил Вадим, отходя к стеклянной стене бара, подальше от шума. На сцене стуком и звоном рассыпалось барабанное соло. — Что? А, хорошо!
Он вернулся за столик, пошарил в кармане куртки в поисках портмоне:
— Ренат просил взять ему два «Камикадзе».
Спелкин подпрыгнул на месте:
— Вбухаться на раз решил? Что там у него?
— Встреча с дядей. Что-то серьёзное, походу.
— Дядя денег дал? Не говорил?
— Лёха, имей совесть, мля! Тебе лишь бы бабло! Ренат в ауте вообще, а ты только о бабках! — возмутился Артём.
Спелкин что-то проворчал, ссутулился над столом, тонкими пальцами выбивая щелчками сигареты из пачки.
— Я пойду, возьму бухло, — сказал Вадим. — Кому что?
— Как Мурашке, — обиженно процедил Алексей.
Артём кивнул: ему то же самое.
У барной стойки стояла Марина — выглядывала кого-то в толпе, приподнимаясь на цыпочки. У Вадима гулко забухало сердце. Он как раз думал о ней. Он теперь всегда о ней думал. Вадим подошёл, небрежно кивнул, подвинув к себе барную карту, сделал вид, что выбирает выпивку. Марина поздоровалась, заметно занервничав. На ней были узкие голубые джинсы и легкий косой свитерок, открывающий одно плечо.
Песня закончилась очередной барабанной россыпью, и музыканты задвигались на сцене, перебрасываясь репликами с залом и настраивая инструменты.
— Кого-то ищешь? — небрежно спросил Вадим, водя глазами по строчкам меню.
— Стаса, — сказал Марина. — Он сегодня играет?
— Образов? Нет, его сегодня не будет, — Вадим знал, что Стас и Катя уехали на выходные к Катиным родителям, Стас ещё шутил накануне, что едет официально знакомиться с будущими тестем и тёщей. — А тебе он зачем?
— Мне ему деньги нужно отдать, я занимала. Он сказал, сегодня обязательно вернуть. Мы накануне договаривались, но я не успела после пар. Телефон у него почему-то вне зоны. Неудобно так….
Вадим пожал плечом:
— Отдашь в другой день. Иди домой.
— Ой, Люда, Денис и Игорь! Вон там! Пойду к ним! Спасибо, Вадим.
Ярник заказал коктейли. Марина уселась у стены, за столиком солистов из студенческого театра под стилизованным кактусом из колючей гирлянды. Голова у Вадима бешено заработала. Главное, не дать Муратову увидеть Марину. Ренат уже и так ходит вокруг неё кругами, словно голодный зверь. На репетициях они всегда под прицелом преподавательских глаз, в свободное от учёбы время Марина постоянно в кругу друзей и под присмотром Колесовой, тоже начинающей что-то подозревать, но в баре после пары стаканов Муратов станет непредсказуемым. Здесь он как рыба в воде, а сегодня ещё и почему-то на взводе после разговора с дядей.
Марина явно не собиралась уходить. От зала её заслонял своей широкой спиной Игорь Ферцман. Она пила сок из высокого стакана и иногда приподнималась, чтобы посмотреть на сцену, видимо, не поверила словам Вадима и ждала Стаса.
Заскочив в «Кактус», Ренат сразу опрокинул в себя один коктейль. Он не был голоден после ужина с дядей и, в отличие от Вадима, не смог быстро опьянеть, хотя очень этого хотел. У Ярника же резко зашумело в ушах и поплыло перед глазами.
— Пипец, — простонал Муратов, падая лицом на руки. — Это просто пипец, пацаны! Сдохнуть хочу.
Муратовцы с нескрываемым ужасом выслушали рассказ друга. Они знали, что пять лет назад тётя Рената взяла в семью оставшуюся без родителей девочку. Но то, что дядя задумал женить племянника на приёмной дочери, сразу после того, как тот окончит университет, стало для «мушкетёров» шоком.
— Это просто страшный сон, — скулил Муратов, закрыв ладонями лицо. — Мы же с ней друзья, с Лейлой. Я ей как брат, она всегда так говорит. Ей пятнадцать лет сейчас, выпущусь, будет семнадцать! У нас что, двенадцатый век?! Я что-то перепутал?! Какой у нас век? Двенадцатый или двадцать первый? Как мне теперь ей в глаза смотреть? И почему именно сейчас?
