На лекции по экологии на следующее утро Серёжик выслушал её неуверенные объяснения (заблудилась, потерялась, телефон разрядился) с очень странным лицом. А потом почему-то «отзеркалил» Маринину стратегию — стал от неё сбегать. Видел её в коридоре, разворачивался и семенил вниз по лестнице, на лекциях садился на противоположном конце аудитории, в столовой нервно и жадно поглощал обед и уходил, стоило ей лишь приблизиться. Конформистка Леночка, знавшая, сколько добра «причинил» Марине Кучеренко, мягко её пожурила, мол, обидела парня. Марина с трудом отловила Серёжика и пригласила его в кафетерий на бутербродики и какао. Кучеренко заставил себя поуговаривать, потом неохотно поплёлся за одногруппницей.
Они подошли к стеклянным дверям кафетерия, и тут Серёжик застыл как вкопанный.
— Не пойду! — нервно сообщил он, дёргая себя за несколько кудрявых волосков, отросших на подбородке, должных, видимо, скрывать гормональный вулканизм, но только привлекающих к прыщам внимание. — Вы что, оба надо мной издеваетесь?
— Почему? — удивилась Марина.
— Там, — Серёжик ткнул пальцем. — Этот… странный тип с четвёртого курса. Ненормальный какой-то. Понабирали в вуз… чёрт знает кого.
— Где?
Марина заглянула в зал через стекло. В указанном Кучеренко направлении за столиком у окна, вальяжно закинув ногу на ногу и попивая капучино из огромной фирменной чашки кафетерия, сидел Ренат Муратов, парень со страшными глазами. Марина отпрянула, с досадой и жалостью покосившись на Серёжика. Неужели Кучеренко тоже «имел счастье» сцепиться с главным мушкетёром? Выяснилось, что инициатива «общения» принадлежала Муратову. По словам Кучеренко, тот докопался до него ни с того ни с сего. Просто подошёл в коридоре у входа в аудиторию перед первой парой, перекрыл все пути к отступлению локтями и начал допрос. Тон четверокурсника был вполне доброжелательным, вот только взгляд заставлял Серёжика нервничать и заливаться потом. Муратов расспрашивал Кучеренко о том, почему тот поступил именно в ЮМУ, нравится ли ему учиться и есть ли у первокурсника любимая девушка.
— Это было странно, — заикаясь, выговорил Серёжик. — Я ему сказал, что у меня есть…ты. А он сказал…
— Чё? — Марина вытаращила глаза, не зная, на что ей реагировать в первую очередь: на признание Серёжика или на странный интерес Муратова.
— Что…нет. Я сказал — есть, он сказал — нет. Вежливо так. И смотрит! Сказал, что если ещё раз меня рядом с тобой увидит, оторвёт мне… неважно. Ты его знаешь? Ты это специально? Чтоб со мной не встречаться?! Я знаю, я тебе противен! Я всем противен! Почему прямо не сказать?! Зачем… натравливать?!
Марине стоило многих трудов остановить поток самоуничижения, убедить Кучеренко в том, что она никого на него не натравливала, что Муратов — известный в вузе хулиган и доставала и что она сама не понимает, в чём тут прикол. Она даже пригласила Серёжика к себе в блок — угостить чаем с пирогом (к ней как раз приехала мама). В гостях одногруппник оттаял, поверил Марининым оправданиям и постарался обаять Ольгу Сергеевну со всем присущим ему неврастеническим пылом. После ухода Серёжика Ольга Сергеевна осторожно спросила дочь:
— Марин, этот мальчик…он что… тебе нравится?
— Мама! — Марина подкатила глаза. — Ты же его видела! Когда я с ним рядом, не знаю, куда смотреть: за очки или на гнойники эти. Мы просто в одной группе. Я перед ним виновата…немного.
Ольга Сергеевна выдохнула с облегчением:
— Слава Богу!
— А что? — съязвила Марина. — Зато не хулюган, учится хорошо, не пристаёт, заботится о моём нравственном облике.
— Нет уж, — мама с улыбкой покачала головой. — Нам таких зятьёв не надо. Уж лучше кого-нибудь посимпатичнее и… поумнее. Ты у меня девочка такая красивая, с каждым днём всё расцветаешь. И вообще, честно скажу: с хулиганами встречаться намного веселее.
— Даёшь благословение? — Марина ехидно улыбнулась и обняла маму.
В голове у неё возник образ черноглазого «мушкетёра», сидящего у окна с чашкой кофе и улыбкой на поджатых губах. Она вспомнила, что рассказал Серёжик: Муратов зачем-то запретил Кучеренко с ней встречаться. Пришёл на память и случай в вестибюле, когда Ренат её чуть ли не обнял, дурачась, разумеется, но… На душе у Марины стало тревожно и почему-то… сладко. Нужно, конечно, разобраться с нахалом, но помечтать немного тоже не возбраняется.
Мергелевск, июль 2017 года
Вадим отвёз Рената домой, принял душ и прослушал автоответчик. Звонил брат, оставил сообщение, что в этом году отправляет жену и сына в Пицунду — у малого разыгралась астма, а в Абхазии особый микроклимат. Очень жаль, что они этим летом не увидятся, но работа, работа… Да, жаль. Вадим с удовольствием встретился бы с Олей и Денисом, у него даже припасён подарок для племянника: в июне планировалось, что вся семья брата приедет на отдых в Анапский санаторий.
Вадим пощелкал пультом: на двухстах каналах ничего интересного. Зачем он только телевизор покупал? Чтоб висел на стене огромной чёрной дыркой? Жизнь Вадима как этот телевизор — чёрная дыра, в которую уходит время. Раньше всё было по-другому. Он приходил домой, только чтобы поспать, иногда один, иногда — нет. Утром вставал раньше будильника, потому что каждый новый день был увлекательным ребусом, который предстояло решить в команде коллег-энтузиастов.
Что-то изменилось. Интерес к работе не пропал, напротив, начал вытеснять интерес к жизни вне клуба. Вадим возвращался как можно позже и делал всё, чтобы не позволить иным мыслям вторгнуться в рабочее пространство в голове, под которое (он часто повторял это в шутку) отводилось девяносто процентов его мозга. Секс стал сбросом напряжения, не больше, лица непостоянных подружек смешались, словно карты в колоде. Вадим скрытен, как и раньше, прячет свою личную жизнь от друзей и близких — все привыкли. Он научился быть общительным, может при необходимости побыть душой компании и добродушным балагуром, но в личное пространство пускает только друзей по университету и то не всегда. Друзья не в обиде. Артём — счастливый семьянин, старающийся каждую свободную минуту проводить с женой и дочерью. Ренат никогда не требует от Вадима больше, чем тот сам готов дать. Мурашка уверен, что если понадобится, Ярник выложится ради него на все сто, и этого ему достаточно.
Вадим лёг поперёк кровати, уставился в потолок. На пляже он видел Марину. Он не мог ошибиться. Кто угодно мог бы, но не он. Неважно, насколько она изменилась. Он всегда видел её… по-другому и узнал бы в любом облике, должно быть, потому что привык когда-то отыскивать взглядом в толпе студентов. Сколько это длилось? Год? Нет, меньше. А ему кажется, что полжизни. Был маленький кусочек «до», потом тот, большой, на четвёртом курсе, — яркое, трепетное время, а потом жизнь опять сжалась в шагреневую кожу: все мечты стали реальностью, он занимается любимым делом, может исполнить любой свой каприз, но каждый день отбирает у него что-то неуловимое, недопонятое, недооценённое.
Валим со вздохом взял телефон с прикроватной тумбочки. Он успел сделать снимок, немного нечёткий в сумерках. Закат обрисовал её силуэт золотым сиянием. Она изменилась. Стала ещё красивее, строже — молодая женщина в самом рассвете. Длинный патлатый парень, что болтал с ней на пляже, весь заметно исходил слюной, но она непринуждённо смеялась, все её прежние жесты были при ней, угловатые и чувственные одновременно, она отодвигалась, не давая парню приблизиться совсем вплотную.
